Дышать становилось трудно.
— Едва ли мне удастся, о сильнорукая шахиня, — просипел Абдулла. — Воздуха не хватает. Но разве не в ваших силах сотворить колдовские чары, чтобы нам было чем дышать?
— Видимо, нет. Вот вы называете меня колдуньей, но для меня всё это в новинку, — возразила Софи. — Когда я была кошкой, то только и могла, что становиться больше. — Тем не менее, она на миг отпустила локоть Абдуллы, чтобы проделать над головой несколько коротких резких взмахов. — Знаешь что, воздух? — объявила она. — Постыдился бы! Придётся тебе сделать так, чтобы нам дышалось хотя бы чуточку полегче, чем сейчас, а то мы долго не продержимся. А ну сгустись и дай нам тобой подышать! — И она снова вцепилась в Абдуллу. — Ну что, так лучше?
Воздуха и вправду стало как будто бы больше, но при этом ещё сильнее похолодало. Абдулла очень удивился — ведь способ, которым Софи насылала чары, оказался поразительно неколдовским; вообще говоря, он ничем не отличался от того, как Абдулла уговаривал ковёр летать. Однако пришлось признать, что чары сработали.
— Да-да. Благодарю от всего сердца, о заклинательница!
— Говорите!!! — заверещала Софи.
Они взлетели так высоко, что мир внизу скрылся из виду. Абдулле было вовсе не трудно понять, почему Софи так страшно. Ковёр плыл по тёмной пустоте — всё выше и выше, — и Абдулла подумал, что, будь он один, непременно бы закричал.
— Говорите лучше вы, о могущественная монархиня магического царства, — дрожащим голосом произнёс он. — Расскажите мне об этом чародее Хоуле, вашем супруге.
Зубы у Софи стучали, но она гордо ответила:
— Он лучший волшебник в Ингарии и вообще на свете. Было бы у него время — и он одолел бы того ифрита. И он хитрый, самовлюблённый и чванливый, как павлин, его невозможно заставить сделать что бы то ни было…
— Правда? — спросил Абдулла. — Как странно, что вы, прекраснейшая из прелестниц, с такой гордостью оглашаете перечень столь неприятных пороков…
— Почему, собственно, пороков? — сердито переспросила Софи. — Я просто описываю Хоула, как он есть! Понимаете, он из совсем другого мира под названием Уэльс, и я категорически отказываюсь верить, будто он погиб… Ой!
Речь её закончилась криком, потому что ковёр ворвался снизу вверх в некое подобие прозрачной облачной вуали. Внутри облака оказалось, что его прозрачность соткана из ледяных хлопьев, которые осыпали путников иглами и градинами, словно гроза. Оба онемели от ужаса, когда ковёр взвился ещё выше и вылетел из облака. И тогда оба снова онемели — но от восторга.
Ковёр принёс их в новые земли, залитые лунным светом, светом, несущим в себе золотой отлив осеннего полнолуния. Но когда Абдулла на миг отвлёкся в поисках луны, её нигде не обнаружилось. Казалось, светится само серебристо-синее небо, усеянное громадными ясными звёздами. Однако отвлечься Абдулле удалось лишь на этот самый миг. Ковёр вынырнул у туманного прозрачного моря и летел вдоль мягких округлых волн, разбивавшихся об облачные скалы. Несмотря на то, что сквозь волны было всё видно, словно через зеленовато-золотой шёлк, вода была настоящая, мокрая, и норовила захлестнуть ковёр. Воздух потеплел, а ковёр, не говоря уже об одежде путников, весь набряк от тающих градин. Первые несколько минут Софи и Абдулла потратили на то, чтобы сбросить град в прозрачный океан — крупицы утонули в небе под водой и исчезли.
А когда ковёр чуточку поднялся и путники смогли снова оглядеться, они снова онемели. Кругом лежали острова, мысы и бухты тусклого золота — именно на них смотрел когда-то на закате Абдулла, — но теперь они разбегались во все стороны, в дальнюю серебряную даль, где висели, неподвижные, тихие, зачарованные, словно видение самого рая. Прозрачные мерцающие волны бились об облачный берег, издавая нежнейший шепоток, лишь добавлявший тишины.
Говорить в таком месте было невозможно. Софи лишь подтолкнула Абдуллу и вытянула руку. На ближайшем облачном утёсе высился замок, скопление гордых парящих башен с отблёскивающими то там, то сям серебристыми окнами. Замок был из облаков. Прямо на глазах несколько башен отнесло в сторону, и они растворились в небесах, и на их месте выросли и окрепли новые. Замок разросся, словно мокрое пятно на ткани, превратился в могучую хмурую твердыню, а потом снова начал меняться. Но он остался на месте, он по-прежнему был замком, и ковёр, судя по всему, летел именно туда.
Ковёр нёсся скорой, но плавной рысью, держась береговой линии — видимо, ему вовсе не хотелось, чтобы его заметили. Когда у самых волн показались облачные заросли, тронутые ало-серебряным, словно окрашенные закатными лучами, ковёр нырнул туда — в точности так же, как недавно прятался среди деревьев на Кингсберийской равнине. Обогнув залив, ковёр направился к утёсу.
Путникам открывались всё новые виды на золотые моря, где вдали проплывали туманные пятна — не то корабли, не то занятые неотложными делами облачные твари. Стояла прежняя напряжённая, шепчущая тишь; ковёр выбрался на возвышенность и заросли кончились. Теперь ковёр держался поближе к туману, застилавшему землю — словно к кингсберийским крышам. Абдулла был с ним горячо согласен. Замок впереди снова принялся расплываться — на сей раз в стороны — и превратился в колоссальную колоннаду. Когда ковёр влетел в длинную аллею, которая вела к его входу, над колоннадой начали вздыматься, наливаясь, купола, а в небеса выстрелил тускло-золотой минарет — словно бы замок решил посмотреть, кто это прибыл. По сторонам аллеи высились туманные фигуры — они тоже, кажется, смотрели, кто это прибыл. Фигуры вырастали из облаков — земли — так вырастают из нагромождения туч отдельные туманные завитки. Однако, в отличие от замка, меняться они не спешили. Завитки гордо взвивались кверху, несколько напоминая морских коньков или шахматных коней, только морды у них были плоские и невыразительные, совсем не лошадиные, а кругом змеились какие-то завитки — не облака и не волосы.
Софи оглядывала проплывавшие мимо фигуры всё презрительнее.
— По-моему, вкус в отношении садовой скульптуры у него не ахти, — заметила она.
— Ох, тише, о красноречивейшая дама! — зашипел Абдулла. — Это же не скульптура, это две сотни ангелов-прислужников, о которых говорил ифрит!
Их голоса привлекли внимание ближайшей облачной фигуры. Она шевельнулась, рассеивая туман, открыла громадные перламутровые глазищи и наклонилась поглядеть на пролетавший мимо ковёр.
— Не вздумай нам мешать! — сказала фигуре Софи. — Мы прилетели забрать моего ребёнка!
Глазищи моргнули. Очевидно, ангел не привык, чтобы с ним разговаривали в подобном тоне. Из-за его спины начали разворачиваться облачные белые крылья.
Абдулла поспешно вскочил на ноги и поклонился.
— Приветствую тебя, о благороднейший провозвестник небесной воли, — сказал он. — То, что несколько грубовато сообщила тебе эта дама, — правда. Молю тебя, прости её. Она с севера. Однако она, как и я, прибыла сюда с миром. Ифриты решили присмотреть за её ребёнком, а мы здесь лишь для того, чтобы забрать дитя, а затем предельно благочестиво и униженно поблагодарить ифритов за заботу.