Разумеется, Чудо не должно было заметить его ликования и гордости – терять бдительность не следовало. Оно было недовольно, очень недовольно. Жизнь складывалась не так, как Чудо планировало, а он, хоть ему и насрать, вынужденно притворялся, что и сам обеспокоен, что он белый и пушистый, – а все потому, что без Чуда было не обойтись: оно его кормило и могло в самом крайнем случае предоставить алиби. Как знать, когда тебе понадобится алиби. Один раз он уже чуть не спалился.
Дело было в Милтон-Кинс, где он убил во второй раз. Не гадить у себя на пороге – он всегда придерживался этой заповеди. В Милтон-Кинс его не заносило ни до, ни после; с этой дырой ничто его не связывало. Машину угнал сам, без посторонней помощи. Фальшивыми номерами обзавелся заранее. А потом просто поехал наобум, куда глаза глядят. После первого убийства ему хронически не везло. Как он ни старался заклеить девчонку в баре, в клубе, увести подальше от толпы – ничего не получалось, хотя в прежние времена ни одного сбоя не бывало. Естественно, по молодости он выглядел хоть куда, но даже сейчас не стоило регулярно скатываться до проституток. Если западаешь на один и тот же тип, копы начинают шевелить мозгами. Однажды ему повезло выследить подвыпившую девушку, но не успел он выхватить нож, как в переулок откуда ни возьмись с гоготом высыпалась компания каких-то малолеток – ловить уже было нечего. После того случая он отказался от привычных способов снять телку. Оставалось только действовать силой.
Ехал он, ехал и все больше расстраивался: никого подходящего в Милтон-Кинс не наблюдалось. В десять минут двенадцатого он был близок к тому, чтобы сдаться и присмотреть себе проститутку, но тут заметил ее. Коротко стриженная брюнетка в джинсах и ее парень устроили свару на островке безопасности посреди проезжей части. Он проехал мимо, но все время смотрел в зеркало заднего вида. Девица сорвалась с места, будто опьяненная собственными слезами и гневом. Оставшись в одиночестве, ее парень что-то кричал, а потом, с отвращением махнув рукой, побрел в противоположном направлении.
Чтобы поехать за ней, пришлось развернуться. Девушка на ходу плакала, вытирая глаза рукавом.
Он опустил стекло:
– Что случилось, милая?
– Отвали!
Она предрешила свою судьбу, когда со злости нырнула в кусты, чтобы отделаться от человека в ползущей рядом машине. Еще метров сто – и оказалась бы под ярким светом.
Ему нужно было просто свернуть с дороги и припарковаться. Прежде чем выйти из машины, он натянул балаклаву и, с ножом наготове, спокойно потопал к тому месту, где она исчезла. Было слышно, как она продирается сквозь плотные заросли, посаженные вдоль широкой серой дороги с разделительной полосой. Фонарей поблизости не было. Для проезжающих мимо водителей он оставался невидимкой на фоне темной листвы. Когда же девчонка выбралась на тротуар, он, угрожая ножом, без труда заставил ее вернуться в кусты.
Прежде чем бросить тело, он битый час возился в зарослях. Вырвал у нее из ушей серьги, а потом принялся остервенело махать ножом, отсекая от нее кусочки. Когда потоки транспорта стихли, он, тяжело дыша и даже не сняв балаклаву, суетливо побежал сквозь темноту к угнанной машине.
На обратном пути он каждой клеткой своего тела ощущал ликование и насыщение, а из карманов текло. И только тогда туман рассеялся.
В прошлый раз он использовал машину с работы, которую потом тщательно вычистил на глазах у сотрудников. Но в этот раз у него возникли сомнения, что удастся замыть от крови тканевую обивку сидений и уничтожить следы собственной ДНК. Что же делать? В тот момент он был как никогда близок к панике.
Он долго ехал на север, прежде чем бросить машину в стороне от главной дороги, в чистом поле, вдали от всяких строений. Здесь он, дрожа от холода, открутил фальшивые номера, окунул один носок в бензобак, бросил его на окровавленное переднее сиденье и поджег. Машина долго не разгоралась; пришлось сделать еще несколько попыток и наконец в три часа ночи, когда он в ознобе наблюдал из-за деревьев, тачка взорвалась. И только тогда он убежал.
Была зима, а потому балаклава не вызывала подозрений. Он закопал фальшивые номера в лесу и быстро ушел, опустив голову и сжимая в карманах драгоценные сувениры. Вначале подумал было их тоже закопать, но не смог с ними расстаться. Кровавые пятна на брюках замазал грязью, балаклаву на станции снимать не стал, забился в угол вагона и прикинулся пьяным: бормотал что-то нечленораздельное, изображая признаки агрессивности и безумия, служившие неплохим прикрытием.
К тому моменту, когда он добрался домой, тело уже нашли. В тот вечер за ужином он смотрел телевизор, держа на коленях поднос с едой. Сгоревшую машину тоже нашли, а номера – нет, и это стало доказательством небывалого везения, какого-то защитного благословения, данного ему вселенной. Хахаля, с которым ругалась та девица, арестовали, отдали под суд и, даже в отсутствие веских доказательств, признали виновным! Мысль о том, что этот дебил сидит за него, до сих пор временами поднимала ему настроение…
И все же те часы, когда он ехал на машине сквозь темноту и знал, что встреча с полицией может оказаться роковой, боялся требования вывернуть карманы, боялся, что в вагоне какой-нибудь не в меру бдительный пассажир заметит на нем засохшую кровь, стали для него хорошим уроком. Предусматривай все до мелочей. Не оставляй ничего на волю случая.
А значит, сейчас нужно тащиться за ментоловым бальзамом. Теперь самое главное – сделать так, чтобы Чудо не встряло со своими новыми дурацкими замыслами.
I am gripped, by what I cannot tell…
Blue Öyster Cult. «Lips in the Hills» [57]
В интересах следствия Страйк привык чередовать судорожную деятельность с вынужденным бездельем. Тем не менее выходные после поездки в Барроу, Маркет-Харборо и Корби повергли его в странную напряженность.
Постепенное погружение в гражданскую жизнь, произошедшее в последние пару лет, принесло с собой давление, от которого в армии он был защищен. Его сводная сестра Люси, единственная из братьев и сестер, с кем в детстве он жил вместе, позвонила рано утром в субботу, чтобы узнать, почему он оставил без ответа приглашение на день рождения своего среднего племянника. Он объяснил, что уезжал и не имел доступа к почте, но она почти не слушала.
– Джек молится на тебя как на героя, ты же знаешь, – сказала она. – Он спит и видит, чтобы ты пришел.
– Извини, Люси, – ответил Страйк, – не смогу. Я ему подарок пришлю.
Когда Страйк служил в ОСР, Люси чувствовала себя не вправе включать эмоциональный шантаж. Тогда, разъезжая по всему миру, он с легкостью избегал родственных обязанностей. Сестра видела в нем незаменимый винтик огромной и неумолимой армейской машины.
После того как он устоял перед рисуемой ею картиной, на которой его безутешный восьмилетний племянник напрасно ждет появления дяди Корморана, она сдалась и вместо этого спросила, как идет охота за злодеем, приславшим ногу. Ее тон намекал, что получать ногу – это нечто постыдное. Страйк очень хотел, чтобы разговор закончился, и соврал, что отдал все на откуп полиции.