– Да, – сказала Робин. – Конечно.

– В ее жизни не было мужчин, кроме сожителя сестры и этого предполагаемого парня? – спросил Страйк.

– Она ходила к психологу, тощему черному мужику за пятьдесят, который в те выходные, когда ее не стало, навещал родню в Бристоле, а еще есть глава молодежной церковной группы по имени Даррел, – сказал Уордл, – толстяк в комбинезоне. Он проплакал весь разговор. В воскресенье он был в церкви; больше ничего проверить нельзя, но я не могу представить, как он машет тесаком. Больше мы ни о ком не знаем. На курсе у нее почти сплошь девицы.

– А в церковной группе парней нет?

– Там тоже почти сплошь девицы. Самому старшему парню четырнадцать.

– А как полиция отнесется к моей встрече с Хейзел? – спросил Страйк.

– Мы не вправе тебя останавливать, – ответил Уордл, пожимая плечами. – Я только за – если ты поделишься с нами всеми добытыми сведениями, но вряд ли она что-нибудь расскажет. Мы опросили всех, обыскали комнату Келси, изучили ее ноутбук, и лично я готов поставить, что никто из тех, с кем мы общались, ничего не знает. Они все думали, что она на практике.

Поблагодарив за кофе и особенно тепло улыбнувшись Робин, на что она почти не ответила, Уордл ушел.

– Ни слова о Брокбэнке, Лэйнге или Уиттекере, – проворчал Страйк, когда стихли лязгающие шаги Уордла. – И ты не говорила мне, что роешься в Сети, – добавил он Робин.

– У меня не было доказательств, что это она написала письмо, – сказала Робин, – но я действительно думала, что Келси могла искать помощи в интернете.

Страйк поднялся на ноги, взял ее кружку со стола и направился к двери, когда Робин возмущенно спросила:

– Тебе не интересно, что я собиралась рассказать?

Он удивленно развернулся:

– Это разве не оно?

– Нет!

– Ну?

– По-моему, я нашла Дональда Лэйнга.

Страйк ничего не сказал, а стоял с озадаченным лицом, держа в каждой руке по кружке.

– Ты… Что? Как?

Робин включила компьютер, поманила к себе Страйка и начала печатать. Он повернулся, чтобы смотреть ей через плечо.

– Сперва, – начала она, – нужно было узнать, как пишется «псориатический артрит». А потом… смотри.

Она открыла благотворительную страницу на JustGiving [61] . С маленькой фотографии вверху экрана на нее смотрел мужчина.

– Охренеть, это он! – воскликнул Страйк так, что Робин вздрогнула.

Поставив чашки, он решил подтащить к монитору свой стул. Пока тащил – опрокинул розы.

– Черт… Извини…

– Плевать, – сказала Робин. – Садись сюда, я соберу.

Она отошла, и Страйк занял ее место на вращающемся стуле.

Это была маленькая фотография, которую Страйк, кликнув на нее, увеличил. Шотландец стоял на, казалось, тесном балконе, балюстрада которого была обшита толстым зеленоватым стеклом; он не улыбался и держал костыль под правой рукой. Короткие, жесткие волосы все еще низко нависали надо лбом, но вроде бы потемнели за все эти годы, уже не были рыжими, как лисья шкура. Чисто выбритая кожа казалась испещренной оспинками. Он был не таким опухшим, как на фотографии Лоррейн, но все равно набрал вес с тех пор, когда был мускулистым, как мраморный Атлас, и укусил Страйка в щеку на боксерском ринге. На нем была желтая футболка, на правом предплечье виднелась татуировка розы, претерпевшая изменения: теперь к ней добавился воткнутый кинжал, и с цветка в сторону запястья капала кровь. За Лэйнгом на балконе виднелся размытый зубчатый контур черно-серебристых окон.

Он использовал свое настоящее имя:

Благотворительный призыв Дональда Лэйнга.

Я британский ветеран, страдающий от псориатического артрита.

Я собираю деньги на исследования. Пожалуйста, перечисляйте сколько сможете.

Страница была создана три месяца назад. Он собрал ноль процентов от тысячи фунтов, которую надеялся получить.

– Даже не удосужился соврать, как поступит со средствами, – отметил Страйк. – Просто «дайте мне денег».

– Не «мне», – поправила его Робин с пола, где она вытирала бумажными полотенцами разлитую воду. – Он отдает деньги на благотворительность.

– Если этому можно верить.

Прищурившись, Страйк рассматривал ступенчатые контуры за фигурой Лэйнга.

– Тебе это ничего не напоминает? Эти окна позади него?

– Я сперва подумала, что это «Корнишон», – ответила Робин, выбрасывая промокшие полотенца и распрямляясь, – но узор другой.

– Тут не написано, где он живет, – сказал Страйк, щелкая везде, где только можно, в поисках новой информации. – Но у администрации должны быть его данные.

– Почему-то никогда не ждешь такого, чтобы злодей болел, – сказала Робин. Она посмотрела на часы. – Мне через пятнадцать минут нужно садиться Платине на хвост. Пора выходить.

– Да, – ответил Страйк, не отрывая глаз от фотографии Лэйнга. – Держим связь и… Я тебя попрошу кое-что сделать. – Он достал из кармана телефон: – Брокбэнк.

– Ты все же думаешь, что это может быть он? – спросила Робин, надевая пальто.

– Не исключаю. Хочу, чтобы ты ему позвонила и представилась как Венеция Холл, адвокат.

– А, ясно, – сказала она, доставая свой мобильный и вводя в него указанный номер, но сама под маской спокойствия ликовала. Венеция была ее идеей, ее творением, и теперь Страйк поручал ей целое направление расследования.

Робин уже прошла половину залитой солнцем Денмарк-стрит, когда вспомнила, что к увядшим теперь уже розам была приложена открытка, которую она оставила в офисе непрочитанной.

32

What’s that in the corner?

It’s too dark to see.

Blue Öyster Cult. «After Dark» [62]

Из-за шума транспорта и громких голосов Робин долго не могла позвонить Ноэлу Брокбэнку и собралась сделать это лишь в пять часов вечера. Убедившись, как обычно, что Платина пришла на работу, Робин завернула в японский ресторанчик рядом со стрип-клубом, взяла себе зеленый чай и устроилась в углу. Она выждала пять минут, чтобы решить, сойдет ли такой звуковой фон за шум людного офиса, расположенного на одной из центральных улиц, и скрепя сердце набрала номер Брокбэнка.

Номер не устарел. Секунд двадцать она слушала длинные гудки, а когда почти потеряла надежду, на звонок ответили. В трубке послышалось сопение. Робин замерла, прижимая телефон к уху. И вздрогнула: на другом конце раздался пронзительный детский крик: