Я смеюсь вместе с ним, хотя анекдот про «рядом!» меня несколько коробит – он звучит как цитата из тех разборок, которые мы еще недавно устраивали друг другу…
Мы уже давно заплатили за свой затянувшийся ланч и можем идти. На работу возвращаться не хочется, но придется – все-таки еще только четыре часа, пару часов нужно бы потрудиться. С другой стороны, если завтра нам все равно ехать по делам…
Я бросаю на Влада взгляд искоса:
– Может, сбежим?
Он широко улыбается, иронически поднимает брови и ерошит волосы рукой:
– Конечно, сбежим. Я же говорил тебе, что моя начальница меня страшно балует.
Влад рассовывает свои вещи по карманам – меня всегда поражало, как это мужчины умудряются уместить в карманах столько всего и почему они так не любят сумки, – берет меня за руку, и мы выходим на улицу, оставив на столике две грязные кофейные чашки, полную окурков пепельницу и щедрые чаевые.
В этот час тени уже удлиняются, и нам нетрудно пройти до моей квартиры пешком: по Кузнецкому, потом через переулки в районе Лубянки, потом по Мясницкой и бульварам. Это не так уж трудно – быть вместе посреди летней солнечной Москвы. Главное – держаться в тени.
Оторваться от Марины всегда непросто, но в субботу утром, когда биологические и прочие часы в организме уверены, что впереди свободный день и куча времени, это вообще практически невозможно. Мозг знает, конечно, про нудную – но нужную – деловую встречу. Мозг пытается сказать тебе: соберись, тряпка, вставай, хватит прижиматься к ее обнаженной спине, не стоит сейчас целовать ее плечо и шею, а уж губы тем более. Но тело в таких случаях плюет на мозг с высокой колокольни и живет самостоятельной жизнью. И хорошо живет!.. Вот вам и лишние полчаса потрачены.
Потом завтрак: конечно, Марина настаивает, что меня нужно «по-настоящему» покормить. Сама она сыта и «биологический коктейль» пить не хочет – чтобы не было красных глаз: она и так вчера вечером, после того как мы сбежали с работы и отправились домой, чтобы валяться по очереди на ковре, диване и кровати и везде заниматься неприличностями, немало выпила, и еще чуть-чуть – и придется сидеть на встрече в темных очках, а так только грубияны поступают. Но мне приходится поглощать тосты и сваренный ею кофе. Не то чтобы я был сильно против, потому что одно ее умение варить кофе могло бы подействовать на меня круче любой вампирской харизмы. И пока я ем и пью, она на меня внимательно смотрит. А когда она на меня пристально смотрит, то становится не до еды. И требуется немереное усилие объединенной воли вампира и человека, чтобы перестать целоваться прямо посреди кухни и сказать, соприкасаясь лбами, тяжело дыша и глядя друг другу в глаза, хором, потому что у дураков мысли сходятся и великие умы мыслят одинаково: «Позже».
В душ мы благоразумно отправляемся по отдельности. Но это нам не очень помогает – мы все равно страшно опаздываем, с моим-то бритьем и Марининой укладкой, и вылетаем из дому впопыхах. На моем облике это сказывается – я глубоко убежден, что моя любимая черная майка могла бы быть и не такой мятой, если бы я оставил себе время ее погладить. Но Марина, как всегда, безупречна: в туфлях-лодочках и голубом платье с коротким рукавом. Я, конечно, пытался заставить ее надеть что-то более закрытое, но она меня убедила, что сегодня она может позволить себе слегка обнажиться, даже несмотря на палящее солнце, потому что мы едем на ее машине с тонированными стеклами. Она всегда паркует ее во дворе с тонким расчетом, чтобы и машина оказывалась в тени, и проход к ней от двери подъезда – тоже.
К счастью, пробок в Москве утром в субботу все-таки нет – мы едем по городу с бульваров в район Остоженки, где расположен офис ЛНВХ, с хорошей скоростью. Я люблю смотреть на окружающий мир через тонированные стекла – мне нравится, что все цвета оказываются как будто драматичнее: даже легкое белое облачко выглядит грозовой тучей. Красиво. Но сейчас, сидя с Мариной в тесном замкнутом пространстве, я не желаю отвлекаться на красоты за окном: тут у меня имеется магнит попритягательнее. Я не могу заставить себя убрать руку с ее бедра – белоснежного, прохладного и почти такого же нежного на ощупь, как шелк ее платья, – которое я конечно же уже давно задрал куда выше, чем следовало бы. Марина бросает на меня «суровый» взгляд, но она и сама хороша: рулит одной рукой, а вторая, между прочим, лежит на бедре у меня. Глаза ее блестят в полумраке машины, она улыбается мне, приоткрывая кроваво-красные губы, и я в который раз поражаюсь совершенству ее красоты – тому, как безупречно сочетаются в ней тьма и свет, яркость и бледность. Я невольно тянусь к ней, чтобы поцеловать, но она предупреждающе поднимает палец:
– Позже. А то нас сейчас гаишники остановят за угрожающие безопасности движения непристойности за рулем, и мы окончательно опоздаем.
Она права, конечно. Не стоит рисковать. И размениваться на ерунду тоже… Зачем нам обжиматься в машине, если у нас куча времени впереди?
Но все же когда Марина паркует машину на теневой стороне одного из Зачатьевских переулков и оборачивается ко мне, собираясь что-то сказать, я не даю ей такой возможности – я быстро, но крепко целую ее в губы и с наслаждением слышу короткий вздох, с которым она мне отвечает. Отстранившись от меня – далеко не сразу, – она сидит секунду зажмурившись, а потом, скользнув своей холодной ладонью по моей голой руке – волоски от этого становятся дыбом, и это почему-то очень приятное чувство, – говорит, улыбаясь мне глазами:
– Не стоило брать тебя с собой. Ты меня будешь отвлекать от деловых мыслей. Чур, под переговорным столом меня по ноге не гладить, ладно?
Я делаю невинное лицо:
– А что?
Она хмурится с притворной суровостью:
– А то… Думаешь, если грузин вспыльчивый, то его дразнить можно? Я, конечно, вампир и к дисциплине приучена, но моя выдержка имеет пределы.
С этими словами она меня внезапно атакует – ответным коротким поцелуем. И, не дав мне опомниться, выходит из машины.
Чтобы попасть в офис ЛНВХ, нам нужно перейти на солнечную сторону улицы. Но это ничего – всего-то тридцать секунд, это нестрашно, а потом мы сразу оказываемся в тени козырька над их дверью. Дверь у них прозрачная, стеклянная и сама не открывается – надо звонить по интеркому: в общем, вся красота современных офисных центров. Дом, впрочем, выглядит старым – нормальная такая середина XIX века, как все в этом районе. Но его, видимо, основательно переделали – у нас это нынче называется «реконструкцией»: выпотрошили изнутри и перестроили, как, опять же, все почти дома в районе.
На Маринин звонок почти сразу отвечает электрический голос из микрофона:
– Представьтесь, пожалуйста.
Марина говорит:
– Это Марина Леонова из журнала Alfa Male. У меня назначена встреча с Ангелиной… – она бросает на меня заговорщический взгляд и уточняет: – Лопушонок.
Я подавляю смешок. За дверью слышится щелчок, а потом стеклянные панели с шипением разъезжаются, чтобы впустить нас внутрь здания.