Вестибюль у ЛНВХ еще современнее, чем входная дверь: весь в кремово-белых тонах от ковра до стойки рецепции, за которой сидит совершенно циклопических размеров амбал, – видимо, охранник. Он, впрочем, тоже в белом – в белой рубашке, в смысле. Еще бы не хватало, чтоб он был в белых брюках. Амбал встречает нас растерянным взглядом:
– Ангелина вас ожидает… А вы? – Он вопросительно смотрит на меня.
Марина улыбается:
– Это мой коллега, Владимир Потоцкий.
Охранник колеблется – его явно что-то смущает. Потом он берется за трубку внутреннего телефона:
– Простите, но мне, это… Надо доложить.
– Да ради бога. – Марина пожимает плечами, садится в обтянутое белой кожей кресло и делает мне знак последовать ее примеру. – Мы подождем.
Охранник торопливо и приглушенно говорит с кем-то по телефону. Марина сидит, незаметно взяв меня за руку, и не обращает на него внимания. А я, поглаживая ее ладонь, думаю: она ведь наверняка может услышать каждое слово этого амбала, и даже то, что ему отвечают, тоже – если сосредоточится. Интересно, каково это на самом деле – иметь такие, как у нее, чуткие слух, зрение и обоняние? Наверное, достает ужасно – любой шорох и писк и любая вонь так тебе в лицо и бросаются…
Наконец охранник заканчивает свою консультацию и подходит к нам:
– Пойдемте, я вас провожу. – Мне кажется или он как-то странно на меня смотрит?
Мы встаем и следуем за ним – за еще одну стеклянную дверь и по длинному светлому коридору. Наконец мы останавливаемся перед глухой дверью из черного – вот это сюрприз – лакированного дерева. Охранник, прочистив горло и – на этот раз явно! – бросив на меня короткий сомневающийся взгляд через плечо, толкает панель пальцами и говорит, пропуская нас вперед:
– Сюда, пожалуйста.
Я иду на полшага позади Марины и, замешкавшись на пороге, не сразу понимаю, почему она останавливается – так резко, что я на нее налетаю.
Мы оказываемся в ярко освещенном, залитом солнцем дворе. Вообще-то, это настоящий сад – современный сад, с множеством каких-то каменных скамеек, квадратным бассейном, газоном и стрижеными кустами. И, окинув его взглядом, я понимаю, что крыша у него все-таки есть – хотя и не везде, а в виде козырька по периметру. Но крыша эта – стеклянная. И в моей голове имеется только одна четкая мысль – вопрос, вернее: причиняет ли Марине боль только прямой солнечный свет или через стекло тоже?
Посреди двора-сада имеется мощенная камнем площадка, в центре которой возвышается огромный крест – условный, тоже как современная скульптура. Но все же это определенно распятие.
Марина стоит у самой двери – охранник, кстати, вышел в стеклянный атриум вместе с нами и теперь прислоняется спиной к закрывшейся за нами двери.
Она хмурится:
– Странное место для деловых переговоров.
Это мягко сказано. Но чего взять с чокнутых хозяев религиозного фонда?
За исключением нас с Мариной и охранника, во дворе никого нет. Марина поворачивается к амбалу:
– Вы уверены, что нам именно сюда?
Он молча кивает. Она пожимает плечами и делает несколько шагов прочь от двери, стараясь тем не менее держаться в тени козырька. Интересно, это ответ на мой незаданный вопрос?
Задержавшись на секунду, Марина едва заметным движением склоняется ко мне и быстро шепчет:
– Не волнуйся. Все будет хорошо.
Но я вижу, что плечи ее напряжены.
Сколько времени заняла у нее та пробежка по крышам, от которой обгорели руки? Четверть часа? Этого маловато для делового разговора…
Мы стоим в прозрачной тени стеклянного козырька одни в обществе охранника и чувствуем себя полными идиотами – я-то уж точно.
– Ну что же вы, госпожа Леонова, на солнце не выходите?
Голос, который раздается у нас за спинами, мне очень хорошо знаком. Но я никак не ожидал его здесь услышать.
Марина оборачивается одновременно со мной и со сдержанной улыбкой приветствует Илью Михайлова – Михалыча, моего старого друга и бывшего начальника.
– Илья, какой сюрприз. Не думала, что вы будете на встрече. Что же, ЛНВХ решили столкнуть лбами два конкурирующих друг с другом журнала?
Михалыч в ответ тоже старается улыбнуться, но получается у него хреново. Он стреляет в меня глазами и приветствует коротким кивком. Его круглое, красное лицо, увенчанное мелкими рыжими кудряшками и обрамленное неопрятной рыжей же бородой, лоснится от пота. Он явно нервничает:
– Я так понимаю, Марина, что вы не обладаете всей полнотой информации. Я здесь не как главный редактор «Лидера». Я в некотором роде представляю теперь ЛНВХ.
Марина удивленно поднимает брови:
– Странная ситуация. И не вполне этичная, на мой взгляд. Но она, конечно, объясняет, почему ЛНВХ удалось вытеснить других рекламодателей с четвертой обложки. Правая рука не знает, что делает левая, верно? Очень удобно. Теперь я понимаю, почему вы не хотели говорить с Грантом и почему вашу охрану насторожило присутствие Влада. Вы, очевидно, планировали и мне тоже озвучить нечто подобное? Я вас понимаю: когда собираешься предложить главному редактору серьезного журнала получать откаты от рекламодателя – взятки брать, если по-русски говорить, – то свидетели не нужны.
Михалыч молчит и глупо ухмыляется.
Марина смотрит на него спокойно, но от нее веет арктическим холодом презрения:
– Ну что же… Ваше предложение я, считайте, выслушала. И совершенно очевидно, что я сочла его неприемлемым. Встреча окончена. До свидания.
Она разворачивается и делает шаг обратно к двери. Охранник слегка меняет позу – расставляет ноги пошире, словно упираясь ими в землю.
Он не собирается двигаться с места. Не хочет пропускать нас.
Что за бредовая ситуация?
Ближе к углу двора, слева от нас, открывается еще одна дверь. Оттуда выходит высокая блондинка в светлом брючном костюме. Ее крашеные волосы собраны в пучок, что придает облику дополнительную строгость. Но что-то в ее загорелом, практически лишенном косметики лице кажется мне смутно знакомым… Где-то я ее видел, эту девушку, хотя она была тогда совсем другой. Я не могу вспомнить, откуда ее знаю.
А мне меж тем кажется: если я вспомню, я что-то важное пойму. Что-то где-то встанет на свои места… Черт бы побрал московских блондинок – они все на одно лицо!
Михалыч оборачивается в сторону новоприбывшей – она решительно направляется к нам. Он облегченно вздыхает:
– А вот и Ангелина.
Так это и есть волшебная женщина Ангелина Лопушонок.
Ангелина. Лина…
Лина! Пероксидная Лена-Лина из «Детей ночи» – недотраханная девица, с которой танцевал Степа Малахов в тот вечер, когда я видел его в последний раз.