Софья, конечно, жалела об отсутствии жвачки – закатать товарищу в волосы, чтобы его наголо побрили, но слишком уж мелкая диверсия получается. Хотя… где-то она читала, как мудреца обрили, и стало ясно, что он – плут и сволочь, просто под бородой и чалмой прятался. Гримировался.
К Алексею попасть не удалось. Товарищ Полоцкий собирался было вместе с Софьей, но если ребенок требует, верещит и цепляется за тебя, к тому же он царской крови – пришлось плюнуть и смириться. И ужин, как ни странно, прошел спокойно.
Протопоп пока помалкивал, пытаясь определить, кто его окружает, жена и дети его тоже молчали, Симеон пытался что-то сказать, но Софья засыпала его вопросами быстрее, чем он успевал открыть рот для ответов. Алексей же на Симеона внимания не обращал. Не повезло товарищу. Если бы он появился в тереме, когда Алексей был там заперт, как в клетке, конечно, ему было бы легко. А тут – поди, приручи мальчишку, который то туда несется, то сюда бежит, да еще и дома его постоянно отвлекают.
Вот и сейчас Алексей свободно болтал то с царевной Анной, то с другом Ванюшей, вставляла свои пять копеек и царевна Татьяна – всем было хорошо. Основной спектакль начался вечером. Алексей отложил салфетку (да, Софья предложила ими пользоваться, и царевна Анна ее поддержала) и кивнул протопопу.
– Батюшка, вы не уделите мне немного вашего внимания?
Симеон было дернулся, но Софья тут же вцепилась в него с какой-то ахинеей, а Аввакум, не обратив на него внимания, тоже вытер рот – и кивнул Алексею. Мол, все для вас, царевич. Ведите…
И они отправились в кабинет.
Софья дала бы остричь свой крысиный хвостик (зародыш будущей косы) под корень, лишь бы послушать, как все пройдет. Или вообще помочь, как с боярином. Но приходилось сидеть и ждать. Ладно, Лешка ребенок умный, умный, умный, я сказала!
* * *
В кабинете Алексей опустился в кресло, сделал протопопу приглашающий жест.
– Я рад вас видеть. Надеюсь, ваша дорога была не слишком тяжелой?
– Не след роптать на Бога за свой крест, – произнес мужчина значительно. Алексей кивнул. И перекрестился – двумя пальцами.
Аввакум воззрился на это, как баран на новые ворота. Но сказать ничего не успел. Тут было возможно несколько реакций, и чем угадывать все – проще было направить разговор в нужное русло.
– Крест нам посылается по мерке нашей, и наш удел не просто поднять его, но и понять.
Вот тут протопоп провис. Понимать кресты ему ранее не предлагали. А Алексей, творчески развивая домашнюю заготовку, выдержал паузу – и продолжил.
– Вот, например, тяжкий крест – мученичество принять за веру свою, почетный, великий, – Аввакум едва не принялся кивать при каждом слове, – но ежели при том другие будут ввергнуты в геенну огненную, не ты ли будешь за них в ответе?
Недоумение.
– Смерть не означает ни победы, ни поражения. И все же долг твой, как пастыря, не просто пострадать за веру свою, но указать правильный путь своей пастве, разве не так?
Полное согласие. И опять непонимание, вроде бы смерть – тоже путь, вон, Христа вспомнить – принял же он мученичество за всех людей. А тут-то что к чему?
Нет, если бы ребенок беседовал по-детски, Аввакум мог бы пропустить его слова мимо ушей или поспорить. Но то, что он говорил, было созвучно мыслям протопопа. А когда соглашаешься, спорить и ругаться уже ни к чему, когда с тобой согласны – проповедовать тоже не получается, а вот понять, чего от тебя хотят…
Так что, здоровый мужик, получается, глупее отрока, недавно из пеленок вылезшего? Даже с учетом богоданности царской власти – все равно неприятно чувствовать себя глупее или несдержаннее мальчишки.
– Ежели считаешь ты, что путь твой – терновый венец, я не буду удерживать тебя. Но коли хочешь ты помочь тем, кто без твоего путеводного огня свернет в трясину заблуждений и греха, ежели готов ты служить Богу по-настоящему, нет ли пути достойнее, хотя во много раз труднее он и грязнее? Поразмысли над этим.
И вот тут Аввакум окончательно выпал в осадок. Чтобы ребенок так говорил?
Летающие свиньи, синие козы и говорящие деревья – полностью альтернативная реальность. Ну НЕ БЫВАЕТ такого! НЕ БЫВАЕТ! А Алексей дружески кивнул мужчине.
– Я тебя оставлю покамест. Поразмысли. Живи в тереме, посмотри, что мы делаем и как все делается, но не спеши судить. Я надеюсь, что мы еще поговорим и постараемся вместе найти истину.
И вышел.
Протопоп его и задержать не пытался – куда там? Он был умен, безусловно и несомненно, но к чему он готовился?
Что его будут переубеждать, что будут давить, требовать, преследовать, но вместо этого ему предложили подумать. Согласились с его взглядами и попросили подумать не о себе, но о людях. И кто?
Ребенок!
Одним словом, бедняге так сильно сбили стереотипы и настройку, что ему предстояло подгружать их вновь – и не обязательно с тем же результатом. Уж об этом Софья собиралась позаботиться.
Да, фанатик, да одержимый, но не до конца ведь! И семья у него есть, дети, жена – есть рычаги воздействия. И пожалуйста, не надо про всякие шантажи и прочие грубые методы воздействия!
Просто аккуратное перепрограммирование, чтобы из мучеников получились достойные члены общества. Даже священник священнику рознь. Есть герои, которые от церкви водкой торгуют, а есть Феликс Войно-Ясенецкий. И ни один атеист не посмеет назвать последнего недостойным.
А царевич тем временем удрал обратно в столовую и на полдороге наткнулся на Софью, которая, прикинув нужное время, оставила порядком обслюнявленного Симеона – не удержалась от мелкой пакости! – и теперь двигалась к брату, поинтересоваться, что и как.
– Сонька, ты чудо!
Сияющие глаза брата сказали все лучше всяких слов. Если бы он выбился из образа, отошел от канвы – протопопа ему бы удивить не удалось. И не сиял бы он так.
Будем расспрашивать, хвалить, гладить и чесать за ушком, а то как же. Ей еще протопопа на священную войну настраивать.
Софья вообще злилась от невозможности действовать самостоятельно. Ей бы саблю, да коня, да на линию огня… [18]
А вместо этого иногда напоминаешь себе противную паучиху. Фу!
* * *
– Отрок, поди-ка сюда?
Васька как раз одолел страницу из Псалтыря и перевел дух. Учеба ему давалась сейчас легко, но заниматься ему все равно хотелось в одиночестве. Вот и удрал с книжкой за поленницу, чтобы никто не видел. А тут…
Мужчина, который его окликнул, был немолод, лет пятидесяти, а то и больше, бородат и волосат, но осанка у него была поистине царская, простая монашеская одежда ниспадала с его плеч подобно дорогой мантии, темные глаза горели двумя угольями.