Адела печально опустила глаза и, обняв дочь, уселась на кровать.
Гудо смотрел на своих девочек и не смел пошевелиться. Он не сказал всей правды. Он не мог ее сказать. Нужно было сделать первый шаг. Потом уже будет легче. Он в это верил. Верил всей душой.
Адела поцеловала дочь и тихо произнесла:
– У нас с Гретой нет дома. У нас нет родных и соседей. Мы даже не знаем, где сейчас находимся. Мы едим твою пищу и носим твои одежды. Значит, мы должны поступать так, как ты пожелаешь. Я не хочу, чтобы моя дочь умерла.
Гудо вскочил из-за стола и рассмеялся. Рассмеялся едва ли не в первый раз в жизни. Он хлопнул в ладоши и весело воскликнул:
– Вы ни о чем не пожалеете! Я обо всем позабочусь. Я всегда буду рядом. Все будет хорошо! Господь нам поможет.
* * *
– Что это за дом? – спросила Адела, с любопытством осматривая цветные окна и красный фонарь над входом.
Гудо понял: если Адела и слышала о борделях, то никогда не приближалась к ним.
«Все устроится. Я все устрою», – решил Гудо и открыл дверь.
В борделе стояла непривычная тишина. Палач напрягся, припоминая, когда в последний раз был здесь. Получалось, что больше двух недель. И даже бюргермейстер не напомнил ему о том, что нет поступлений от налога на ремесло девок. Да и не до них было. Столько событий! Неприятных и даже жутких событий.
За столом привычно сидела старая Ванда. Непривычно было то, что перед ней стоял кувшин вина и она уже с утра была пьяна. Только поэтому она не поклонилась палачу и встретила его с наглой усмешкой:
– А вот и наш господин пожаловал. А я-то думала, тебя демоны с собой на пир позвали. У нас, как видишь, полный порядок и могильный покой. Так что деньгами я тебя не порадую. Наши бюргеры зажимают серебришко. А гостей, сам знаешь, в городе нет. Чума! Проклятая чума!
Затем она уставилась на Аделу и рассмеялась.
– А ее ты напрасно привел. Нет для нее работы. И мои девки уже наполовину разбежались. Не осталось у мужчин между ног ни капли греха. Забежит сопливый мальчишка, и тот над медяшкой трусится.
– Гудо, что это за дом? – с тревогой спросила Адела.
– Тебе незачем волноваться. У тебя будет комната и хорошая еда. Тебя никто не побеспокоит. Верь мне. Тебе здесь недолго жить. Скоро мы будем вместе. В нашем доме.
Затем палач подошел к подвыпившей содержательнице борделя и строго посмотрел ей в лицо. Старая Ванда похолодела и утерла лицо морщинистой ладонью.
– Значит, комнаты освободились? – едва слышно спросил Гудо.
Ванда кивнула.
– Так вот. Эту женщину и ребенка отведешь в лучшую. Составишь контракт и впишешь ее в девки. Гостей сейчас нет, и это хорошо. Я сам буду вносить оплату за ее услуги. Я буду ежедневно приходить.
– Я поняла. Она твоя родственница. Или еще важнее. Но если она девка, к ней может зайти любой. И ни я, ни ты не сможем в этом ему отказать. Таковы правила.
– Я знаю, – тихо произнес палач. – От тебя только требуется шепнуть каждому желающему, что она была в объятиях палача. Слышишь, не забудь. И будь с ней поласковее. Она будет моей, а значит, и твоей госпожой.
Старая Ванда снова кивнула и, с трудом встав, подошла к Аделе.
– А она хорошенькая. Могла бы заработать звонкую монету. А это ее дочь. Миленький ребенок. Для тебя, красотка, я приберегла хорошую комнатку. И для девочки место найдется, если случится гость…
– Какой гость? – Адела растерянно посмотрела на Гудо.
– Твой гость – это я, – уверенно произнес палач и крепко сжал плечо содержательницы борделя. – Поменьше болтай, старая. Теперь я буду постоянным гостем в этом доме.
Побыв некоторое время с Аделой и дочерью в их новом жилище и еще раз строго поговорив с Вандой, Гудо отправился в здание тюрьмы.
Был уже полдень, и, значит, должны были привезти колдуний из деревни на болоте.
Гудо вошел во внутренний дворик и увидел двух стражников. У их ног сидела девочка лет десяти и играла цветными камешками и косточками мелких обитателей леса.
– Это девочка из деревни на болоте?
Один из стражников ответил:
– С ее матерью сейчас беседует инквизитор. А старуху мы связали и посадили в нижнюю камеру. Мы не знаем, чего можно ждать от ведьмы. А ты?
Гудо пожал плечами.
– С такими я не встречался. До пыток.
Палач спустился в комнату пыток и уселся за стол. Он долго ждал и смотрел на то место, где вчера ползал преступник Мартин. На прелой соломе остались его испражнения и сгустки почерневшей крови. Палач тяжело вздохнул и принес со двора свежей соломы. Затем он метлой сгреб в старый мешок прежнюю подстилку.
Просидев еще некоторое время, Гудо подошел к своим инструментам и осмотрел множество щипцов, крюков, игл и шипов. Все они были в рабочем состоянии, без намека на ржавчину. Далее палач проверил работу многих механизмов, особенно внимательно отнесся к подъемнику и поворотному колесу дыбы для подвешивания. После некоторых колебаний он направился в угол комнаты, где находился механизм для пытки водой.
Гудо еще долго ждал, но его так никто и не потревожил. Тогда он покинул здание тюрьмы и отправился в бордель. Палач даже сам себе улыбнулся. Он впервые шел в гостиный дом не в назначенное время. До этого дня у него не было причины и желания проведывать старую Ванду и тем более ее девок.
А старая Ванда принялась за новый кувшин вина. В этом ей помогали безносая Метц и маленькая Анхен. Увидев палача, девки тут же убежали, а содержательница борделя сердито засопела.
– Еще раз почувствую от тебя запах вина, сломаю палец, – твердо пообещал ей Гудо и поднялся в комнату Аделы.
Адела сидела на широкой кровати и грустно смотрела на дощатый пол. Она уже поняла, куда ее привел Гудо. Но, не имея возможности что-либо изменить, она предалась грусти и печали. Она так и не посмотрела на вошедшего палача и на все его вопросы отвечала коротким кивком.
Ее не обижали и не беспокоили вопросами. Ей и Грете дали хороший и обильный обед. Гости не шумели и даже не приходили…
О подробностях Гудо расспрашивать не решился и, понимая, что Аделе нужно побыть самой, вскоре ушел.
Он долго не мог заснуть. Отвыкший за последнее время от кровати, Гудо часто ворочался и даже несколько раз произнес бранное слово. Уже под утро он бросил на пол плащ и улегся на нем. Только после этого он почти сразу провалился в сон.
На следующий день с утра Гудо отправился на полевой рынок возле лагеря, а вторую половину дня провел в здании тюрьмы. Но его опять не беспокоили. Стражники с неохотой рассказали, что со старухой и ее дочерью Мабилией и днем и ночью беседует инквизитор. Дважды отец Марцио спускался и к преступнику Мартину. Он никому не позволяет беседовать с убийцей и его сообщницами.