– Зачем ты пришел в наш город? – прервал его болтовню Якоб Эрлих.
– Я не знал, что тут город. Бежал через лес, потом гляжу – дорога. Приложился ухом к земле – патрулей не слышно. Я и пошел по дороге, пока не очутился здесь.
– Что ты хотел украсть?
Солдат приложил руку к груди:
– Господом клянусь, ничего. Увидел дома, церковь и подумал: «Вдруг повезет и меня здесь накормят». А вместо этого связали и потащили к вам.
– Куда ты пойдешь дальше?
– Отправлюсь на север. Там сейчас шведы, наймусь к ним. Говорят, правда, что у них порядки строгие – так, может, и кормят получше.
– Скажи мне, – немного помолчав, спросил бургомистр, – что говорят в твоем лагере – скоро ли снимут осаду?
Солдат насмешливо фыркнул:
– Снимут?! Вы большой шутник, господин. Думаете, Старый Иоганн привел сюда свою армию просто так, водички из Эльбы попить? У него одной только пехоты восемь полков, несколько дюжин пушек да еще и мортиры. Но, правда ваша, долго держать осаду старик не сможет – иначе все его люди передохнут с голоду. Еду доставать негде, из окрестных деревень забрали все, что только смогли. В лагере у торговцев хлеб втридорога, его только офицеры и могут купить. Думаете, меня одного хотели повесить за кражу? Сходите на тракт – там много таких болтается. Когда живот к спине присыхает, уже ни о чем не думаешь. Готов у самого господина полковника отхватить кусок от его жирной задницы, лишь бы только брюхо наполнить. Так что, думаю, пойдут наши ребята на штурм. Повезет – и трофеи будут, и еды вдоволь. Не повезет – выпустят им кишки на бруствере. Я, между прочим…
– Постой, – прервал его бургомистр, – ты сказал, что из деревень все забрали. Но ведь это только на левом берегу?
– Плохо вы знаете наши дела, господин. Наши, почитай, уже неделю как сюда, на правый берег, переправились. Граф Готфрид сразу распорядился по здешним местам разослать интендантов, собирать везде хлеб и фураж. Нельзя же людей впроголодь все время держать! Я, правда, не особо надеюсь, что наши отыскать что-то сумеют. Обычно бывает так, что выпотрошат деревню, перевернут сверху донизу, а найдут лишь пару поросят да несколько мешков с мукой. Роте солдат этого и на один день не хватит. Самое богатство – это монастыри. У них на подворьях чего только не найдешь. Индюки – что твои бараны, сам видел. Вот только…
Солдат вдруг осекся и внимательно посмотрел на господ советников.
– Вы, видно, сами думаете, где бы зерна прикупить? Так ведь? – с ухмылкой спросил он. – Весна – время голодное… Могу дать один совет. Не за так, конечно. Я, по правде сказать, не ел с тех самых пор, как меня собрались вешать. Так вот, если дадите мне в дорогу хотя бы полкаравая хлеба…
– Не думаю, чтобы твои советы того стоили, – с презрением процедил Якоб Эрлих.
– Подожди, Якоб, – остановил цехового старшину Хоффман. – Пусть скажет. Если совет дельный, я дам ему хлеба. Говори.
Солдат взъерошил свои сальные волосы.
– Вы только, господин, не обижайтесь. Хороший совет не всегда придется по нраву…
– Да говори же! – стукнул кулаком Хагендорф.
– Совет такой: как бы голодно ни было, сидите в своем городе тихо и носа никуда не высовывайте. Сторожите свои дома, а про другие деревни забудьте. Если их еще не выпотрошили – значит, выпотрошат завтра. И к вам непременно явятся.
– Тебе-то откуда знать? – сказал Эрлих.
– Сторожите свои дома, готовьте ружья, – настойчиво повторил солдат. – Я даю хороший совет, господин. На дорогах повсюду конные патрули. У нашего брата-солдата жизнь звериная – острые клыки, быстрые ноги да пустой живот. Рыскаем по дорогам, ищем, кого послабей. Попадетесь – благодарите Святую Деву, если останетесь живы. Я слышал, особенно лютуют хорваты, их у господина графа много служит в кавалерии. Эти хорваты похуже турецких янычар – одно звание, что христиане. Выпустят вам кишки наружу и в таком вот виде повесят на ветку. Или еще, случается, распнут человека тем же манером, что евреи распяли Сына Божьего. Верьте мне, господин, на дорогах сейчас очень опасно. Затяните пояса, но из города ни ногой. Может, и пронесет нелегкая. А как уйдет армия, там, пожалуй, можно и нос чуть-чуть высунуть.
Бургомистр задумчиво потер подбородок.
– Ну что же, – сказал он солдату, – ты получишь свой хлеб. Однако переночевать здесь мы тебе не позволим. Как только ты выйдешь из этих дверей, то должен будешь покинуть наш город. Стражники, что привели тебя, проследят, чтобы ты ничего не украл. Гюнтер!
Гюнтер Цинх подошел к столу, где сидели советники.
– Принеси-ка из шкафа Библию, ту, что в черной обложке, – распорядился Хоффман. – Сейчас, Рупрехт из Роттенбурга, ты поклянешься на Святом Писании… Ты ведь католик? Поклянешься именем Господа нашего Иисуса и именем Святой Девы Марии и всех святых, которых признает и почитает ваша церковь. Поклянешься, что никогда никому не расскажешь о нашем городе и никого сюда не приведешь. Повторяй за мной.
Солдат повторил вслед за бургомистром слова клятвы. Несколько минут спустя, нахлобучив свою шляпу и сунув за пазуху полученную от бургомистра ковригу ячменного хлеба, он зашагал по узкой дороге, ведущей к Лейпцигскому тракту. Стражники у ворот настороженно смотрели ему вслед.
* * *
Рупрехт из Роттенбурга не солгал им. Солдаты появились в Кленхейме на следующий же день.
Их было по меньшей мере тридцать человек. Две трети пеших, треть верховых, и с ними две больших повозки, каждая из которых была запряжена парой лошадей. Отряд двигался медленно, стараясь обходить грязные ямы на дороге. Знамя с черным двуглавым орлом болталось над их головами, как мокрая тряпка.
Заметив солдат, дозорный на башне принялся что есть силы бить в колокол. Через десять минут у Южных ворот собралась толпа горожан с членами Совета во главе. Большое семейство Курта Грёневальда держалось особняком. Сыновья и племянники старого Курта, рослые, крепкие парни, выстроились полукругом, сжимая аркебузы и самодельные копья. Сам Грёневальд держал в руках арбалет.
Карл Хоффман стоял, кутаясь в плащ. Его глаза слезились от ветра. Эрнст Хагендорф отдавал приказания стражникам. Двое стрелков с аркебузами разместились на дозорной башне, еще двое – на втором этаже дома Цандеров, выходившего окнами на дорогу. Прочие вытянулись цепью перед толпой: кто с аркебузой, кто с пикой, кто с окованной железом дубинкой или старой алебардой. Остальные горожане тоже вооружились, как могли. Впрочем, сделали они это больше для вида. В настоящей схватке от ножей и вил было бы немного толку.
День был пасмурным. Дул пронизывающий восточный ветер, в мутном дождевом небе медленно шевелились облака.
Жители Кленхейма стояли и молча смотрели, как приближаются к городским воротам солдаты под черно-золотым флагом. Отряд представлял собой странное зрелище. Ехавший впереди офицер, в шлеме и начищенной стальной кирасе, пожалуй, мог сойти за аристократа. Но его спутники больше походили на группу бродяг. Ношеная одежда, стоптанные башмаки. Шлемы были только у троих или четверых из них, на остальных были рваные войлочные шляпы, или бараньи шапки, или просто платки, повязанные вокруг головы и стянутые узлом.