Остальные заухмылялись.
– Так я и говорю, – Месснер прищурился на потрескивающий куст огня. – Собираются они на горе, привечают друг друга и начинают хвалиться: кто в селения заносил чуму, кто волком оборачивался и выкрадывал чужих детей, кто роженицам травил плод, кто насылал порчу, кто гнилью уничтожал посевы. А после выбирают среди себя главного колдуна и ведут его к трону Нечистого. А уж Нечистый хвалит его, и обещает ему свою защиту и помощь, и дарует ему умение превращать камень в золото.
– И что же потом?
– А после начинается у них самый праздник, самое непотребство. Те, кто помладше и послабее, едят жаб и прочих земных и водяных гадов. Постарше – человечину. Пьют кровь, пьют болотную воду, сок ведьминого корня и белены. Скачут вокруг огромного, выше Кельнского собора, костра, сыплют себе в рот горящие угли. А перед рассветом, до того как пропоют первые петухи, начинают сношаться друг с другом.
– Это как? – хихикнул Якоб Крёнер. – Ведь они же старые все.
– Где старые, а где и молодые, – со знающим видом ответил Чеснок. – Они ведь любой облик могут принимать. Смотришь – старуха, а потом раз, обернулась вокруг себя, и уже юная девушка, прямо-таки невеста из хорошего дома. Но они, колдуны, как раз и любят, чтобы была старая, в бородавках и струпьях гнилых. Сатанинские слуги, чего ты хочешь… Они для этого дела могут и козлом обернуться, и собакой, и кабаном. Мужчин и женщин не различают, все сходятся с кем попало. И вот еще…
– Хватит, – оборвал его Эрлих. – К чему повторять эту дрянь?
– Так ведь истинная правда, Маркус, – сказал Чеснок, перекрестив широкую грудь. – И отец Виммар говорил на проповеди: избави нас, Боже, от сил темных, от слуг адовых, от колдунов и чародеев, от порчи и ведовства… Я об одном жалею: нет на них знака, не пойму, как отличить сатанинское отродье от доброго христианина. Те люди, что ученые, что в университете учились богословию, те, наверное, знают.
– А к чему тебе этот знак?
– Как это – к чему? – удивился и даже как будто обиделся Конрад. – Убивал бы выродков этих, как волков убивают. Пуля простая, правда, их не берет, так я бы на тот случай взял бы с собой заговоренные, кропленные святой водой. У меня бы ни один не ушел.
– Тебе заняться нечем? – холодно спросил его Альфред Эшер. – И без тебя умельцев хватает людей спроваживать на тот свет.
Конрад прищурился:
– А ты что же, Альф, жалеешь их? А?
Эшер неторопливо отломил кусок хлеба, прожевал и лишь потом удостоил его ответом:
– С чего их жалеть. Только сказки все это – и про колдовство, и про шабаш. А те, что сознаются в этом, сознаются под пыткой. Тебе, Конрад, зажмут пальцы в тиски – и сам станешь рассказывать, как по небу летал и Сатану видел.
– Вот как? – недобро усмехнулся Чеснок. – Ты мне тогда вот что скажи, Альф. Если это все выдумка, блажь, отчего же тогда жизнь в Империи сделалась такая херовая? Война без конца, хлеб втридорога? Почему волков расплодилось, как крыс на мусорной куче? Почему земля обеднела? Магдебург, святой город, почему спалили? И если выдумки все про черное ведовство, так почему же ведьм по всей Европе находят? Ведь не только у нас – и в Швеции, и у английского короля, и у французов, и у поляков. Что, Альф, молчишь? То-то же. Я не зря вам толковал про старые времена. Люди тогда были другие и порядки другие. Конечно, и воевали, не без того. Но воевали благородно, без подлостей. А сейчас в солдаты берут всякую шантрапу, нищебродов, которые умеют только пиво хлестать и кошельки резать. А отчего все? Оттого, что дьявол…
– Мясо, наверное, уже прожарилось, – осторожно вмешался в разговор Шлейс.
– Ах ты, мать его… – вскочил на ноги Чеснок и, обжигая о горячий шомпол пальцы, снял зайца с огня. – Каспар, давай сюда следующего. Пока этого съедим, второй как раз подойдет.
Они ели горячее, пузырящееся соком мясо, укладывая его на ломти хлеба, утирая с подбородков блестящий жир.
Ночная темнота медленно натекла между деревьями, на небо вылез белый, остро отточенный месяц.
Пережевывая очередной кусок, Маркус обвел взглядом своих товарищей. На их лицах перемешались ночная тень и рыжие блики костра.
Как они поведут себя в драке? Не струсят, не побегут? Драться с солдатами – это тебе не деревья валить. Нужно выделить тех, кто покрепче, и ставить их в первый ряд. Остальных держать про запас, чтобы в случае чего пришли на подмогу.
Вилли, Чеснок и Альф годятся на первую линию. Каспар, Петер Штальбе и младший Крёнер – на вторую. Начнем так, а потом посмотрим. Конрад хотел поохотиться на людских выродков? Что ж, это можно устроить… Впрочем, для настоящего боя семерых мало, нужно еще. Решением Совета ему позволено набрать десять человек. Желающих – хоть отбавляй. Едва ли не каждый молодой парень в Кленхейме мечтает, чтобы Маркус взял его в свой отряд. Надо будет потолковать с Гюнтером Цинхом и другими.
– Ну что, друзья могильщики, как вам жаркое? – грубо хохотнув, осведомился Чеснок. – Вкуснее ничего не найдешь. Ни один графский повар отродясь не приготовит ничего подобного, даже если насыплет туда фунт пряностей. А почему? Потому что свежатина – это вам раз. Потому, что в лесу и под ночным небом – это два. А три? Кто скажет? Может, ты, Альф?
И он, как бы шутя, пихнул Эшера в плечо волосатым веснушчатым кулаком.
– Шел бы ты, Конрад, – холодно ответил тот.
– Да куда уж тебе, цеховому сынку, догадаться, – усмехнулся Чеснок. Глаза его не смеялись. – Кто подстрелил, тот и поджарил – это будет три. Поэтому и нет на свете ничего лучше, чем охотничья стряпня. Вот вы, наверное, сидите здесь, думаете: кто он такой? Мы-то сами из почтенных семей, чего нам охотника слушать. А я вам так скажу: в нынешние времена первый в городе или деревне человек – это охотник. Он и защитит, он и накормит. Ты, Альфред, уже несколько лет подмастерьем. А толку теперь от твоего ремесла? Свечи не покупает никто, торговать не с кем. И чем же станете заниматься? Хлеб сеять или сорняки полоть вы не приучены, а свечку в котелке не сваришь. Так что, господа цеховые мастера, сидеть вам в заднице…
Он вдруг осекся, встретившись взглядом с Эрлихом.
– Слушай, Маркус, я… – начал он.
– Думай, прежде чем рот открывать, – негромко произнес Маркус.
Нужно прекратить эту болтовню, подумал он, глядя на растерявшегося Чеснока. Нельзя допускать раздоров. Они должны быть едины, как пальцы, сжатые в каменно-крепкий кулак. Должны верить друг другу, знать, что стоящий рядом всегда прикроет спину, поддержит и защитит. Поэтому никаких ссор. Никаких раздоров. Тех, кто нарушит это правило, он выставит из отряда вон.
– А вы все, – обратился он к остальным, – чем трепать языками, лучше подумайте, что станем делать дальше.
– А чего думать? – откликнулся весело Якоб Крёнер. – Ты старший, тебе и решать.
Маркус кивнул.
– Тогда слушайте. После того как закончим здесь, переберемся на Лейпцигский тракт. Сделать нужно всё то же самое, один в один, чтобы дорогу перекрыть намертво.