Женщина не ответила.
— Кроме того, — продолжал канцлер, — если бы Энгер играл на стороне викария, он непременно рассказал бы ему о своей прошлогодней поездке в Рим. А Фёрнер, в свою очередь, немедленно выложил бы этот козырь на стол перед его сиятельством. Молчание Энгера означает одно: невиновен. Видишь, Катрина? Альфред единственный, кто сумеет извлечь из всего этого максимальную выгоду. Молодой человек из знатного и уважаемого рода — он уже взлетел высоко. А предав меня, поднимется еще выше.
— Георг, это всего лишь предположения. У тебя нет доказательств, чтобы его обвинять.
— Поверь: будь у меня доказательства, Альфред Юниус уже давно гнил бы в земле. Я верил ему. Я относился к нему как к родному сыну. Когда я отправлял его в Нюрнберг с этим злосчастным письмом, мне и в голову не могло прийти, что человек, о котором фон Хацфельд предупреждал меня, — это молодой Юниус. Каким же идиотом я был…
— Если это действительно Альфред, зачем ему было рассказывать о бумагах друзьям?
— Чтобы отвести от себя подозрения. Это же очевидно.
Губы Катарины Хаан по-прежнему были недовольно поджаты.
— Я знаю Альфреда много лет, — нахмурившись, сказала она. — Он дружит с Адамом, и я надеялась, что когда-нибудь он станет мужем Урсулы.
— Не желаю слышать об этом.
— Он умен, у него благородное сердце. Я не верю, что он предал нашу семью из-за какой-то, пусть и выгодной, должности. Он слишком привязан к нам. И слишком многим обязан тебе.
Левая бровь канцлера несколько раз дернулась, глаза потемнели. На секунду накрыв свое лицо желтоватой ладонью, он глухо произнес:
— Я не знаю, что думать, Катарина… Иногда я спрашиваю себя: может, никакого Риттера вовсе не существует? И это лишь выдумка, сочиненная для того, чтобы сбить меня с толку? Фёрнер нашел, как пробить брешь в моей обороне. Вместо того чтобы атаковать меня при помощи доносов, при помощи грязи, которую он льет в уши князя-епископа, при помощи своих прикормленных правоведов, готовых оправдать и назвать законной любую мерзость, он решил сломить меня совершенно иным способом: подбросить мне загадку, не имеющую ключа. Как бы то ни было, он своего добился. В каждом человеке, кто говорит со мной, я теперь вижу шпиона викария. Он смотрит в мои глаза, но его лицо — всего лишь маска, за которой прячется издевательское, смеющееся лицо человека-змеи. Что движет им? Безумие? Алчность? Желание отомстить? В любом случае, я знаю достаточно, чтобы выследить этого мерзавца, чтобы взглянуть в его отвратительные гнилые глаза. Не знаю, что именно я сделаю с ним. Но могу сказать твердо: после нашей встречи он проживет не дольше одного дня.
— Георг, я прошу…
— Знаю, ты не одобришь этого. Но скажи мне, Катарина: если это действительно Альфред? Если я узнаю, что это именно он? Молодой человек, который так нравится тебе, которого ты прочишь в женихи нашей дочери… Если это именно он предал нас, именно он несет в себе смертельную угрозу нашей семье — как мне с ним поступить?
Женщина посмотрела ему в глаза, но ничего не ответила.
Малефицхаус, Колдовской дом. Двухэтажное здание, вплотную примыкающее к крепостной стене. Две часовни, двадцать шесть крохотных камер для заключенных, комната охраны, комнаты для допросов, уборная. Десятифутовая кирпичная стена полностью закрывает тюрьму от глаз любопытных.
Каждый раз, когда Генрих Риттер появлялся здесь, ему казалось, что он ступил в желудок дракона. Душный красноватый воздух, нагретый углями жаровен. Металлические голоса дознавателей, скрип деревянных блоков, глухие стоны из-за двери. Человек, который попал сюда, — больше не человек. Материал для обработки, и только. Луковица, которую обдерут слой за слоем. Глина, которой придадут нужную форму и сунут для обжига в печь.
Он не мог подолгу находиться здесь. К счастью, сегодня все прошло быстро. Аделина Барт согласилась дать показания против Вольфганга Шлейма, прежнего своего хозяина. Глупая, упрямая дура. Если бы она послушала его тогда, три дня назад, на ее теле было бы гораздо меньше ожогов и казнь могли бы заменить тюрьмой. А может, даже освободили бы…
Выйдя на улицу, Риттер с облегчением вдохнул свежий вечерний воздух. Пахло сиренью, лошадиным навозом, теплой, нагретой солнцем землей. Бамберг сонно дышал, крепко затворив въездные ворота. Все было погружено в темноту, и только на западе догорала кроваво-алая лента заката. Но темнота — не повод забывать о мерах предосторожности. Шляпа, низко надвинутая на глаза. Широкий плащ и мягкие, растоптанные сапоги, позволяющие двигаться почти бесшумно. К дому он всегда возвращался кружным путем — на тот случай, если кто-то решит его выследить. Выбирал узкие переулки, несколько раз останавливался, напрягая слух, вглядываясь в крадущуюся за ним темноту. Темнота была его врагом и его исповедником. Его сообщником. Его другом. Она стала для него всем. И он прекрасно понимал, что это означает.
В последнее время он все чаще казался себе рыбой, движущейся в черной воде, бесшумно плывущей к какой-то далекой, известной лишь ей одной цели. Существом, которое атакует из глубины, живет, прячется и умирает в сдавленном, вечном молчании. Сны об этом часто снились ему. В одном из них он плыл по течению неизвестной реки. Острые камни вспарывали водную гладь, маленькие волны бежали, со смехом расталкивая друг друга, белая пена кружилась среди тонких стеблей тростника. Но сквозь весь этот шум, и плеск, и хихиканье волн откуда-то издалека доносился странный, не утихающий звук — низкий, ровный, зловещий. Несколько минут спустя тяжелый гранитный выступ, похожий на грудь парусного корабля, врезался в течение реки, подняв вверх тучу ослепительных брызг. Звук усиливался, и чем громче, ощутимей он становился, тем быстрей и обреченней бежала ему навстречу вода. Силуэты высоких гор таяли впереди, в безоблачном небе парили птицы. И вот впереди показались огромные столбы водяной пыли, обвитые сияющей, радужной лентой. Водопад переломил реку надвое. Небо, земля, облака и солнечный свет обрушились вниз, утонули, исчезли в бурлящем, дышащем жизнью и несокрушимой силой потоке.
Отвесно падающая масса воды швыряла его из стороны в сторону, крутила, как щепку, поднимала к поверхности, а затем с силой давила вниз. Растерянный и оглушенный, он подчинился ей. Но через некоторое время все успокоилось, гром и безумие водопада остались далеко позади. Огромное озеро, окаймленное желтыми скалами, лежало теперь перед ним. Успокоившись, он плыл в глубину, наслаждаясь царящей вокруг него прохладой, тишиной, неподвижностью. Внезапно его сердце забилось с чудовищной быстротой, страх и предчувствие немедленной смерти стиснули голову. В толще воды он разглядел размытый, чудовищных размеров силуэт. Он почти ничего не знал об обитателях подводных глубин, а то немногое, что было ему известно, почерпнул из чужих — без сомнения, сильно преувеличенных — рассказов. Он слышал о гигантских рыбах, способных одним движением челюстей смять трехмачтовый галеон. Об обитающих в африканских реках уродливых существах длиной десять футов, с кривыми лапами и покрывающей все тело броней. О демонах подводных пещер с головами, похожими на надутый кожаный шар, с мертвыми тарелками глаз и конечностями, извивающимися и гибкими, точно змеи. По-видимому, одна из таких тварей была сейчас перед ним.