— Какой?
— Ну… обычный.
— Нармер, а что ты за лицо тогда лепил?
— Не знаю, несколько раз во сне видел. Красивый и непонятный лик одновременно. Не знаю.
Договорились, что лицо Сфинкса Нармер пока не тронет, хватит работы и с остальным.
На рассвете, бросив крокодилу цыпленка, Менес пробормотал:
— Предатель…
Очнувшись, Незер не сразу поняла, где находится. Под спиной мягкие подушки, вокруг легкий полумрак, зажженная курильница распространяла приятный запах. Сквозь толстую ткань шатра снаружи с трудом пробивался слабый свет догорающего дня.
Она попыталась сесть, но была тут же остановлена мягкими руками:
— Госпожа, вам нужно лежать…
— Где я?
— Вы у нас.
— Где это у вас?
Незер огляделась, но не увидела ничего опасного.
В шатер вошел рослый немолодой мужчина, одетый, как стражи, выталкивавшие неугодную за ворота. Только у него был еще какой-то знак отличия и кайма понизу схенти шире.
— Вы очнулись? Я Юсеф, меня предупредили, что нужно подождать еще, но я мог вас и не увидеть. Случайно услышал свое имя.
Незер вздохнула:
— Спасибо, без вашей помощи я погибла бы.
Юсеф поклонился, а потом протянул ей золотой диск на цепочке больше того, что дал Сетмет:
— Это должно быть у вас на шее все время. Знак повиновения.
— Моего?
— Нет, вам. Сегодня отдыхайте, а завтра двинемся в путь. Служанки помогут вам.
Поклонившись, Юсеф вышел. Незер в очередной раз мысленно поблагодарила Сетмета за помощь.
Служанки занялись девушкой немедленно.
Немного погодя Незер была больше похожа на мумию, чем на живую женщину, — ее ступни смазаны какой-то мазью и перебинтованы, руки тоже, все тело дважды в день мыли и массировали с маслами, волосы сушили, осторожно обертывая их тонкими полотенцами. А потом щедро смазывали тело разными мазями и обертывали тонкими полосками льняной ткани. Ловкие руки порхали над телом девушки, удаляя любой неугодный волосок и умащивая каждую клеточку кожи.
— Вы меня при жизни мумифицируете?
В ответ служанки смеялись:
— Госпожа, какая вы красивая! Только замученная…
Незер купалась в этом восхищении, отдаваясь умелым рукам и не задумываясь, почему о ней так заботятся.
Ее кожа стала нежной и гладкой, словно кожа ребенка, все пропиталось великолепными ароматами, волосы ниспадали на спину тугими блестящими кольцами, заусеницы исчезли, пухлые губы больше не покрывала корочка, а пятки стали розовыми, как у младенца. Такой Незер была только в храме у Хатхор…
Они двигались по запретным владениям Сета второй день.
В предыдущий Незер страшно хотелось поторопить Юсефа и носильщиков, но что-то подсказало, что пока лучше молчать. Они пробирались по горам, вернее, между горами по ущельям, выйти и двигаться самой ей не позволили.
— Я пленница?! — возмущалась Незер.
Юсеф склонялся еще ниже, хотя казалось, что ниже некуда.
— Госпожа… Я должен доставить вас в Нефер отдохнувшей и ухоженной.
— Зачем?!
— Госпожа… Хозяину нельзя показываться с обветренным лицом или сбитыми ногами… Отдыхайте.
Незер готова ругаться и бунтовать, но ничего этого не делала. Юсеф прав — появляться перед богом в таком виде, в каком она подошла к Джаути, значит, проявлять к нему неуважение. Оставалось только благодарить Сетмета мысленно и Юсефа вслух. Тот разводил руками. С одним он все-таки согласился — стал говорить ей «ты» и перестал звать госпожой.
В первую же ночь после ухода их маленькой процессии из Джаути Незер приснился странный сон.
После рождения сына она дважды видела во сне отца своего ребенка, но всякий раз этот сон что-то прерывало. На этот раз не помешало ничто. Рослый, сильный мужчина с буграми мышц, перекатывавшихся под блестевшей от ароматических масел кожей, и непонятными рыжими глазами, в которых словно угольки в золе поблескивали красные точки, не исчез, напротив, вел себя уверенно и вольно.
Незер не видела его при свете, тогда в храме Хатхор ее комнату освещал слабый свет луны, но она хорошо помнила эту мощную фигуру, сильные руки и запах — какой-то особенный, чуть резковатый, но дурманящий. А еще его неутомимую мужскую силу, которая не позволяла ей заснуть несколько ночей подряд.
Именно с этим единственным до недавнего времени мужчиной в ее жизни Незер невольно сравнивала Менеса. Менес был вторым во всем, в том числе и в страсти в любовных играх.
Мужчина с непостижимыми красными угольками в глазах не был нежен или бережен, но он был неистов и тогда, и теперь во сне. Он не желал любоваться красивым телом Незер, он желал брать ее — сразу и жестко.
Странный сон продолжался недолго, но к утру Незер едва держалась на ногах и, к собственному изумлению, обнаружила два следа от губ, оставленных на груди.
Весь день она с дрожью вспоминала сон, не вполне понимая, что же произошло. А еще с затаенным желанием ждала ночи. Но ночью незнакомец не появился. И в следующую ночь тоже.
Незер начала приходить в себя, вспомнив, зачем едет и как быстро должна передвигаться.
Незер с любопытством разглядывала окрестности.
Верно сказал человек в Кене — здесь много воды и зелени. Сами горы были немыслимой расцветки — от зеленоватых и желтых до темно-красных и даже рыжих.
Эта странная, завораживающая красота помогала понять, что они во владениях загадочного и грозного бога, способного задержать движение ладьи Ра, лишить Гора его глаза и погрузить мир во тьму даже днем. При виде рыжих гор в это верилось…
Но между горами узкие долины либо были заполнены прозрачной голубой водой, либо засажены деревьями и злаками. Незер вспомнила слова о закрытых владениях Сета: много воды и зелени. Здесь действительно много и деревьев, и кустарников, и полей, и просто травы, о чем остальной Египет давно забыл. Вдоль Нила зеленая узкая полоска, да и то лишь после разлива, а Харгу совсем занесло песком. Вокруг Дандары и Кены тоже песок.
Незер вспомнила сплошные вади по пути сюда. Там ведь тоже когда-то текла вода.
Любопытно наблюдать за жителями. Они вовсе не казались несчастными, на полях и в поселениях, через которые проходила процессия во главе с Юсефом, трудились крепкие, здоровые люди. Когда приходилось останавливаться, их принимали с почестями, словно самых дорогих гостей, столы ломились от яств, а слуги кланялись до земли.
Незер быстро поняла, что это из-за знака, который на ее шею надел Юсеф.
Знаки были у всех, но разные. У нее самый большой, при виде которого все едва не падали ниц.