Каттермоул, Дэниелс и Уокер вскочили на ноги. Сэм Уокер – плохо выбритый рыжий увалень, адъютант Дэниелса, – опрокинул туфлей бутылку шампанского: целый фонтан белой пены ударил в песок.
– Рады видеть вас, сэр, – язык Дэниелса почти не заплетался, – как видите, вот, выбрались на рыбалку… Эй, Сэмми, разматывай-ка удочки…
Майк жестом остановил засуетившихся подчиненных:
– Расслабьтесь, ребята.
Затем обернулся к британцу:
– Как ваши дела, мистер Каттермоул?
– Великолепно, великолепно, сэр, – широко улыбнулся британец. Его красное лицо от вина стало пунцовым, редкие седые волосы слиплись, воротник был расстегнут. – Мне очень нравится у вас в гостях… Но скажите, вам не кажется, что я уже довольно долго злоупотребляю вашим гостеприимством?
Розенфельд печально улыбнулся в ответ. По приезду в «Шэйкенхерст Мэнор Хаус» английского писателя вывели из состояния полутранса, в котором он находился в момент задержания, – Дэниелс внушил ему, что он находится в гостях у своих старых американских друзей. От его имени была отправлена телеграмма ему домой в Норфолк с убедительной просьбой не волноваться – он вернется в Англию, как только закончит свои дела в Штатах. Майк снова почувствовал зависть по отношению к молодому Дэниелсу и этой веселой компании. Всю последнюю неделю, пока на Среднем Западе и в Новой Англии творились большие дела, они прохлаждались тут, опустошая его винные погреба. Тем временем в Бостоне, где позиции Ночного Дозора были довольно сильны, начались массовые профсоюзные волнения, дошло до захвата нескольких зданий и крупномасштабных полицейских операций. Майк не спал несколько ночей.
«Черт с ним, – подумал он, стягивая с шеи желтый галстук-бабочку. – Напьюсь сегодня с этими бездельниками! Пусть работа подождет хоть один вечер».
– Уже скоро вы поедете обратно в Англию, мой друг, – сказал он ласково, – помилуйте, разве мы держим вас тут силой, мистер Каттермоул?
– Зовите меня Генри, прошу вас!
– О’кей, Генри. Для вас я Майк.
Они с чувством пожали друг другу руки.
Слуги принесли еще вина и легких закусок. Майк выпил один за другим два бокала. Понемногу атмосфера разрядилась, снова загрохотал над озером хохот – и даже Розенфельд порой присоединялся к нему.
– Вот что, Генри, – сказал он, когда наступила пауза в разговоре, – когда мой друг встретил вас второго октября на Манхэттене, вы направлялись в один дом по Лексингтон-авеню. Я ничего не путаю?
– Что вы говорите? Второго октября? – пьяно вскричал британец. – А сегодня какое число?
– Десятое.
– Десятое? Так я что, получается, уже больше недели у вас тут маринуюсь?!
– Генри, умерьте пыл. И отвечайте на вопрос, от вашей честности многое зависит.
Писатель весь подобрался – почувствовал, что шутки кончились. Уокер и Дэниелс сделали вид, что полностью поглощены работой слуг, сервировавших ужин на открытом воздухе.
– Так, дайте вспомнить, – проговорил Генри, растирая пальцами висок, – я действительно был на Манхэттене в тот день. Я вышел из Музея Гуггенхайма, поймал такси и поехал ужинать в мой любимый ресторан «Троя» на Лексингтон-авеню, 44.
Розенфельд быстро посмотрел на своих помощников, и его взгляд не сулил ничего доброго – офис Ночного Дозора располагался по адресу Лексингтон-авеню, 46.
– Вы совершенно уверены в этом, друг мой?
– Майк, я заказывал столик в тот вечер – это ведь можно проверить. Каждый раз, когда я приезжаю в Нью-Йорк, я ужинаю в «Трое», меня там знают. Но почему вас это интересует?
– Позже расскажу. Сперва еще один вопрос, дружище.
– Слушаю… дружище.
Глаза Розенфельда, большие и печальные под толстыми линзами очков, встретились с влажными детскими глазками литератора.
– Генри, вы говорили, что пишете книгу о Крестовых походах. Почему вы приехали работать над ней не в Святую землю или в Константинополь, почему вы прилетели к нам, в Соединенные Штаты?
– Почему сюда?
Уже все трое Темных магов пристально смотрели на Генри.
– Я ведь не пишу здесь книги, друзья, – пожал плечами он, – я работаю всегда у себя дома, в Англии. А в США приехал к своему издателю – для подписания контракта. Конечно, удобнее отправлять на такие дела агента, но я, знаете ли, предпочитаю выполнять работу агента сам. Да и путешествовать я очень люблю.
– Так вы были в издательстве?
– «Фэйрбанк Паблишере», их офис на Бродвее. Я собирался с ними встретиться после ужина в «Трое», но вместо этого повстречал мистера Дэниелса.
Патрик поймал взгляд Розенфельда, и тот едва заметно опустил голову: литератор не лжет. Действительно, есть такой издатель, и в планах у британца было его посещение именно второго октября после ужина.
– У вас есть еще какие-нибудь вопросы о моих делах, Майк? Я буду рад ответить! – Каттермоул приветливо улыбался, но за этой улыбкой пряталась обида.
Розенфельд поднял брови:
– И вы специально поехали в Вашингтон, чтобы заглянуть в Библиотеку Конгресса? Это же двести миль в один конец!
– Но, Майк, мистер Розенфельд… Я очень, очень люблю хорошие библиотеки! И раз уж я оказался неподалеку и есть лишний денек, почему бы не заглянуть туда?
Это прозвучало с таким потрясающим пьяным простодушием, с таким трогательным блеском голубых англосаксонских глаз и вдобавок сдобрено широкой улыбкой, что Розенфельд с леденящей ясностью осознал: мы напрасно тратим время. Мы потратили напрасно уже чертову уйму времени! Этого бестолкового клоуна нужно было сразу же отпустить на все четыре стороны. Майк почувствовал злость на Дэниелса (тот ощутил это и вжался в плетеное кресло), а еще больше на себя – за то, что послушал молокососа. Никогда в жизни не буду связываться с людьми, они скучны и предсказуемы – даже лучшие из них. Пусть этим занимаются мальчишки вроде Патрика. И что теперь делать? Напиться до зеленых чертей – ведь завтра будет трудный новый день.
Сделав хороший глоток, он наблюдал, как небо над темной иззубренной кромкой леса медленно меняет цвет с фиолетово-алого на бархатно-черный. Управляющий «Шэйкенхерст» Лоран Фери расхаживал по вымощенной гранитными плитами дорожке над берегом озера, собственноручно зажигая старинные газовые фонари. Пригнанный им оркестр – скрипка, контрабас, барабанщик и саксофонист – наигрывал что-то умеренно-веселое: джазовая зарисовка, призванная поднять настроение джентльменов перед ужином. Над геометрическими фигурами стриженых кустов лениво вилась ночная мошкара.
– …и может быть, Советы будут угрожать нам своим ядерным оружием прямо с космической орбиты.
Майк вздрогнул, приходя в себя.
– Все человечество на планете, – продолжал Генри начатую ранее речь; он уже забыл о допросе и переключился на другую тему, – все люди – добрые или злые – поделились на два лагеря: коммунисты и некоммунисты. Любая деятельность в конце концов становится водой на чью-то мельницу Мы, фантасты, мирные люди – возьмите кого угодно из авторов, никто не хочет войны Запада и Востока; мы чаще заглядываем далеко туда, – он взметнул руку к проступающим в небе звездам, – не исходит ли угроза оттуда? С Марса или Нептуна? С Альфы Центавра или Веги? А тем временем в действительности какие-нибудь ребята в Москве могут оказаться гораздо опаснее.