– Какая-то проблема?
– Вроде того. Я не привезла ничего из одежды, что подошло бы для коктейльной вечеринки.
– Пятая авеню вам в помощь. Она прямо за углом.
– Но на Пятой авеню все так…
Она не договорила. Гаррисон подсказал, точно подталкивая ее:
– Все так…
Она взглянула налево, направо, чтобы убедиться, что посетители достаточно увлечены беседой, склонилась над столиком и едва слышно призналась:
– Я не могу позволить себе покупки на Пятой авеню.
Гаррисон наклонился навстречу, понизил голос, подражая ей:
– У вас есть четырнадцать миллиардов долларов.
– Я же говорила, они не мои.
Неужели она всерьез будет настаивать на том, что не может позволить себе купить платье? Он, уже громче обычного, напомнил:
– Отец сказал, чтобы какую-то часть денег вы оставили себе.
– Я отказываюсь покупать платье по цене Пятой авеню, когда могу купить практически на сто процентов дешевле в каком-нибудь магазине секонд-хенд.
– Я не собираюсь снова мотаться по всему Бруклину ради пары магазинов.
Пауза, последовавшая за его словами, была настолько весома и красноречива, что казалось, за ней последует нечто грандиозное. Грейс окончательно позабыла об обеде и, судя по всему, была готова вонзить в него нож для масла.
– Откуда вы знаете, что вчера я была в Брук лине?
Проклятье. Полный провал. Он панически изобретал правдоподобное объяснение, но быстро понял, что это не имеет смысла.
– Я вас преследовал.
– Почему?
Ему казалось, что Грейс принадлежит к типу женщин, способных почуять ложь за милю, а потому решил быть честным.
– Хотел сам увидеть, станете ли вы разбрасываться деньгами отца, растрачивая без счета, скажем, на Пятой авеню.
– Почему вы не верите, что намерена распорядиться деньгами так, как он просил?
– Потому что это четырнадцать миллиардов долларов. Никто не отдает четырнадцать миллиардов долларов.
– А я собираюсь. И сделаю это.
Что ж, посмотрим.
– О платье не беспокойтесь. Уверен, мы сможем найти где-нибудь поблизости магазин, который придется вам по душе. Я спрошу консьержа, когда будем выходить.
Да, для консьержа это, несомненно, ярчайший момент месяца. Посетитель клуба «Космополитен клаб» поинтересовался, где находится ближайший магазин секонд-хенд. В клубе пересудов об этом хватит не на одну неделю.
Грейси поверить не могла, что стоит у парадных дверей пентхауса в Верхнем Ист-Сайде и собирается нажать на звонок. Как она могла настоять, чтобы Гаррисон ехал на вечеринку первым, не дожидаясь, пока она сходит в магазин и купит что-нибудь подходящее из одежды? Ей никогда не позволят войти в такое место без него. Она все еще не верила, что швейцар отворил перед ней дверь и даже в знак почтения коснулся полей своей шляпы. Он сделал это. А консьерж не попытался остановить ее на пути к лифту. Лифтер сказал, что приглашение вовсе не обязательно, когда она стала рыться в сумочке в поисках его, а просто закрыл двери и нажал нужную кнопку. Она взмывала прямо к вершине, словно действительно принадлежала к высшему обществу.
Это место из тех, куда, как правило, не пускают таких людей, как она. Обычных людей. Людей, которые работают. У кого часа два тому назад не было даже подобающей одежды для вечеринки, чей наряд не совсем подходит, поскольку куплен в секонд-хенде.
Она не могла вспомнить, чтобы хоть раз в жизни нервничала так сильно. Впрочем, с человеком в подобных обстоятельствах чего только не случается. Она неожиданно оказалась в ситуации, когда не имела представления, как себя вести, что говорить, и не было рядом человека, способного защитить и поддержать.
Покинув «Космополитен клаб», Грейс и Гаррисон отправились в частную школу, где Гарри в незапамятные времена был членом совета директоров. Именно эту школу посещал Гаррисон, и всего за шестьдесят три тысячи долларов в год, хотя, как он сказал, плата за обучение составляла сорок восемь тысяч. Дети там носили чистенькую опрятную темно-синюю форму, ходили по коридорам тихо и размеренно, обеды состояли исключительно из свежих полезных продуктов: постного мяса и цельно-зернового хлеба из Коннектикута, в расписании особое внимание уделялось наукам, математике и классической литературе. Изобразительное искусство и музыка – дополнительные предметы, от которых отказались в пользу изучения курса будущих бизнес-лидеров Америки и коммерческой программы «Достижения молодых».
Контраст с обычной бесплатной школой, в которой училась Грейси, был поразителен. Там подобающей формой одежды служило все, что было, по крайней мере, пристойно. В коридорах на переменах царили шум и хаос, обеды в большинстве случаев приносили из дома в бумажных пакетах, а расписание было плотно заполнено предметами разнообразными и порой противоречивыми, а без музыки и изобразительного искусства нельзя было прожить и дня.
Гарри не просто рассказывал сыну о том, что деньги – самое важное, что есть в мире, доказывая это тем, что зарабатывал их, и отправил Гаррисона в школу, целью которой было скорее сделать из учеников воротил бизнеса, наживающих состояния за счет чужого труда, чем направить на путь трудолюбия и созидания. И о чем он только думал?
Главное управление компании «Сейдж холдингс», которое Гарри когда-то возглавлял, было ничуть не лучше, до отвращения стерильное и до неприличия непродуктивное, несмотря на обилие служащих. Те и словом не могли обменяться друг с другом, заточенные в индивидуальные кабины за компьютерами, беспрестанно цок-цок-цокая по клавишам с прилежанием и преданностью рабочих пчел. Как мог Гарри заставить работать своих подчиненных в таких бездушных и разрушительных для личности условиях?
Неужели предстоящая вечеринка приумножит столь новую для нее неприязнь к Гарри Сагаловски?
Грейси набрала воздуха в легкие, медленно выдохнула и попыталась внушить себе, что все непременно будет хорошо. С ней все в порядке. И платье у нее замечательное. Едва увидев его в магазине – шелковое, светло-мятного оттенка, с легким кринолиновым подъюбником, вырезом, обрамленным мелкими оборками, и короткими цельнокроеными рукавами, спущенными на плечи, – она была совершенно очарована. В том же магазине она нашла аксессуары: простые перламутровые туфли-лодочки, клатч, ожерелье, серьги из хрусталя и пару белых перчаток заметно выше запястья, не доходящих до локтя. Она успела собрать волосы в довольно удачный шиньон, использовала ровно столько румян и помады, чтобы не выглядеть бледной, как… как женщина, которая не имеет представления, как себя вести и что говорить.
Собравшись с духом, последний раз глубоко вдохнув и выдохнув – «ради бога, Грейси, только не забывай дышать», – она нажала на дверной звонок. Дверь тотчас отворилась, на пороге ее приветствовал улыбающийся дворецкий. Впрочем, улыбка выглядела неискренней, фальшивой. Вероятно, это служебная улыбка, ему платили, чтобы он улыбался.