– Бессердечный пес! – выругался ее дядя, отталкивая Кину Суна в сторону. – Что ты думаешь, мы не знаем, как все было? Думаешь, она слишком испугалась, чтобы рассказать нам? Ну, она нам рассказала-таки, и мы таки знаем. Когда она отвергла твои ухаживания, ты похитил ее, взял силой и оставил, сочтя мертвой. Ах, ты, безликий!
Лотос пронзительно вскрикнула. Глаза ее на белом, как череп, лице казались черными пятнами. И ее дядя снова повернулся к столу.
– Этот ребенок, – пробормотал он почти про себя тоном сродни отчаянию. – Он слишком большой, и Лотос не может вытолкнуть его. Придется резать.
– Этот живот у бедной девочки, – воскликнула Миранда Марш. – Он огромный, громадный!
А Анжела распорядилась:
– Вы, мужчины, все, кроме Кину Суна – вон отсюда. Идите охраняйте дом.
Джилл согласился с ней. Выпроваживая мужчин обратно за занавешенную дверь, он приказал:
– Займите как можно лучшие позиции. Хотя это и альтернативный, синтезированный Китай, на мой взгляд, он выглядит весьма аутентичным. А отсюда следует, что это скорей всего Красный Китай. И если так, то где-то тут обязательно должен быть коммунистический сторожевой пес или псы. Выберите каждый свое окно и следите во все глаза за тем, что происходит снаружи.
Они так и поступили, и вскоре заметили, что из центра деревни вышла группа людей и направилась к дому у подножья холма. Трое из них шли в оливково-тускло-коричневой форме и плоских серых фуражках с красными звездочками, и с дробовиками в руках.
– Полиция, – мрачно констатировал Тарнболл. – И притом – военная полиция. Думаю, мы вот-вот станем беглецами! – И продолжал, выбивая стекла своего окна прикладом автомата:
– С другой стороны, если это все, что имеется в их распоряжении, то наши дела не так и плохи.
Но внезапный вопль Лотос из родильной палаты, а затем крик, который все продолжался и продолжался, поднимаясь выше и выше, и полный предельного ужаса возглас Кину Суна сказали им, что дела все-таки плохи.
Во всяком случае, с точки зрения Кину Суна.
Джилл встретил Анжелу и Миранду, когда те вышли обратно через дверь, занавешенную нитями из бус. Он увидел выражения их лиц и то, как они пошатывались; то, как Миранда прижимала ладонь к разинутому, прерывисто дышащему рту. И, отдернув в сторону нити с бусами, он взглянул на сцену в родильной палате.
…Или попытался. Но тут врач, дядя Лотос, полетел головой вперед, разбрызгивая на лету нечто красное.
Вот только выражение «головой вперед» тут не годилось, потому что голова-то у него напрочь отсутствовала! Его труп вылетел в коридор, грохнулся на пол и лежал там, дергаясь.
Сперва Джилл подумал, что это, должно быть, дело рук Кину Суна, шагнул сквозь занавеску… и просто не мог поверить в то, что увидел. Лотос рожала, да, но делала это из всех отверстий!
Или, скорее, оно делало это с Лотос.
Окровавленная хитиновая клешня с зубчатыми ножницеобразными челюстями, поблескивающими там, где сквозь кровь виднелся хитин, высовывалась из нижней части ее тела, торча сквозь разрез, тянувшийся от паха Лотос до основания ее грудной клетки. И он явно был прорезан изнутри.
Несмотря на то, что тело ее дергалось на столе, Джилл понял, что сама Лотос мертва. Ее убила бы и одна боль от этакого появления на свет. Нижняя часть ее тела буквально распадалась на две половинки, не соединенные выше бедер. Она лежала, словно частично расчлененная мясником туша. И в сырой красной пещере внутренностей наблюдалось полуразумное или полумеханическое движение. Джилл смотрел, парализованный ужасом, как наружу выталкивается раскладывающееся скопление перистых щупальцев.
Даже шея, голова и лицо девушки не остались свободными от этого чудовищного насилия изнутри, а теперь уже и снаружи. Шея ее сделалась толщиной с бедро Джилла, а затем кожа стала лопаться, а лоскуты скручиваться, словно папильотки; ее страшно выпученные мертвые глаза сместились, когда лицо начало вскрываться. Верхняя губа раскололась, и челюсть под ней, Рот стал страшной зияющей дырой, нижняя челюсть сместилась и отвисла.
А затем с извержением крови и мозгов голова Лотос раскололась, устремляясь вверх и в стороны, словно на шарнирах, и открывая взору… изогнутый скорпионий хвост с жалом, подымавшийся все выше и выше, разрывая, наконец, колонну шеи на алый сумбур связок и сосудов!
Джилл отступил, точнее, упал назад, на ватных ногах, когда грудь Лотос вздыбилась, грудина ее затрещала, а затем вскрылась со слышным кр-р-рак, позволяя вылезти на обозрение второй похожей на клешню конечности с острыми, как бритва, краями.
Рассеянно сознавая судьбу врача, Джилл отпрянул еще дальше, когда клешня щелкнула в пустом воздухе один, другой, третий раз с молниеносно быстрой сменой направления.
Тело девушки было полностью выпотрошено… никак иначе это описать нельзя. И из этой изувеченной оболочки, из пространства между ее безвольных марионеточных ног, на Джилла глядела бессмысленным взглядом пара лишенных эмоций, фасеточных скорпионьих глаз, которые он так хорошо знал. Ужасная штука становилась все больше, вырастая на глазах, словно насекомое под увеличительным стеклом – настолько быстро.
Конечно, это невозможно, потому что никакое новорожденное создание не способно так быстро расти. Но Джилл уже знал, чему именно он стал свидетелем: не рождения как такового, но определенно прибытия. Лотос служила дверью; не для выхода, нет, а для входа из синтезатора в этот ужасный мир самых худших кошмаров Кину Суна. И это гротескно кровавое месиво на столе было самым наихудшим из них: страх, что с беременностью его жены выйдет что-то не так.
Стрекотание выстрелов вырвало Джилла из болезненного гипноза. Он впервые увидел Кину Суна там, где тот распластался у стены, запихнув глубоко в рот пальцы здоровой руки. Бесполезно сейчас советовать ему убираться, понял Джилл, и поэтому грубо вытащил его через занавес из нитей с бусами.
Из коридора через разбитое спецагентом стекло виднелись лежащие перед домом убитые коммунистические солдаты в забрызганной красным оливково-тускло-коричневой форме. Толпа, которую они привели с собой, стремительно рассеивалась. Джилл бросил единственный взгляд и скомандовал:
– Уходим. – Он сумел прокаркать это слово лишь со второй попытки, и для этого ему пришлось приложить все свои силы.
– Уходим куда? – проскрежетал, поворачиваясь к нему, Тарнболл.
Джилл схватил спецагента за лацканы пиджака и прорычал, оскалив зубы:
– Куда? – А затем в полный голос, когда громадная бронированная клешня содрала занавес с двери в родильную палату, стены вспучились, а пол затрясся, он заорал:
– Куда угодно Джек! Куда на хрен угодно!
Дальнейших указаний никому не понадобилось.
Через несколько мгновений все семеро выскочили из главной двери дома, и, толчками приведя в движение Суна, бросились под покров джунглей. Позади раздавались крики ярости, шум погони. И фраза «Вернись, безликий корейский ублюдок!» была лишь одной из многих угроз и проклятий, следующих за ними по пятам под полог леса. Но ни один из членов пообтрепавшейся группы Джилла ни в малейшей мере не волновался из-за человеческой погони. Да, ни в малейшей мере…