Старуха подошла к высокому идолу, изображающему человека с мечом, возложила на него руки и закрыла глаза. Постояв так в молчании, она двинулась к следующему. Так она обошла их всех по часовой стрелке, останавливаясь у каждого и вслушиваясь во что-то.
Хэлена ожидала. Тишину нарушал только шум листвы да щебет птиц, которые по весеннему времени не умолкали даже ночью.
Наконец Мать отошла от последнего изваяния и приблизилась к алтарю.
— Этот Готфрид… он очень добр к ней, — проговорила она. — Эрика ему нравится и он не причинит ей зла.
Хэлена ждала, но Мать больше ничего не сказала.
— А почему бы просто не оставить её с ним, раз он не причинит ей вреда? — спросила она.
Старуха покачала головой и ответила:
— Опасность грозит им обоим, но сейчас мы ничего не можем сделать. Спасать её рискованно, если только она сама не вернётся или Готфрид её не отпустит. Поэтому нужно выждать, — она посмотрела в темнеющее небо. — Ночью будет буря.
Хэлена бросила взгляд в сторону города и предложила:
— Может быть, переночуем в хижине? Тут недалеко…
— Круг Предков защитит нас, — сказала Мать спокойно. — Я знаю, как нам вернуть её. И появление Альбрехта оказалось как нельзя кстати…
* * *
За окном быстро сгущались тучи, словно невидимый пастух гнал их призрачными кнутами. Ветер завывал и отчаянно бился в окна, колотил ставнями, грозясь разнести в щепки всё, что попадётся ему на пути. Ещё немного — и лезвия дождя разрежут серый, спёртый воздух затишья перед бурей. Нужно закрыть ставни, иначе окна разобьются, и тогда стихия примется гулять по дому. Готфрид вышел на улицу, оставив шляпу дома. Холодные порывы били в глаза, и волосы трепались на ветру, неприятно щекоча лицо. Он спешил, захлопывал ставни, защёлкивал крючки: одна створка, другая, крючок, следующее окно. Вой в ушах становился всё сильнее и вдруг сквозь него — не показалось ли? — послышался безумный квакающий смех.
Убирая волосы с лица, Готфрид прислушался. Смех отчётливо доносился откуда-то сверху. Он поднял голову — там, на крыше, тёмная фигура в развевающемся платье, золотые волосы полощутся на ветру, как истлевший, рваный флаг. И отвратительный, квакающий смех, как квакает толстая и скользкая жаба.
Это была Эрика.
Даже не закрыв последние ставни, Готфрид бросился в дом. По скрипящей лестнице наверх, через открытый люк на чердак, и на крышу через слуховое окно. Эрика стояла спиной к нему на скользкой черепице, держась за флюгер и смеялась, квакая… или квакала, смеясь? И вращала тучи в небе, водя над головой руками. А они сходились тёмной, всклокоченной воронкой, и ветер всё яростнее рвал их мягкие брюха, всё отчаяннее выл в трубах.
Вдалеке, словно жаркие солнца или огни маяка, горели кресты на шпилях императорского собора. Ночью, в бурю, их не должно быть видно!
— Эрика! — закричал Готфрид, пытаясь подойти к ней поближе, но черепица так и норовила выскользнуть из-под ног.
И Эрика, услышав его голос, опустила руку, повернула к нему голову, и её жабий рот расплылся в чудовищной улыбке. Жаба, жаба в облике человека! Золотые волосы Эрики, которые так приятно пахли, сейчас трепещут перед большими глазами болотного цвета, скользкой холодной кожей, отвратительным лягушачьим ртом.
— Эрика! — ещё раз крикнул Готфрид и проснулся.
На улице бушевала буря, билась в закрытые ставни. Дождь барабанил по крыше, ветер завывал в каминной трубе.
Господи, помоги мне сегодня быть достойным милости твоей и остаться верному тебе, не впасть во грех, и не предаться мирскому.
Готфрид встал с постели и тихонько подошёл к лестнице. Эрика спала, завернувшись в одеяло. Её волосы, совсем белые в темноте, были разбросаны по подушке, словно пшеница после жатвы. Значит всё же сон. Некстати вспомнилась примета: убить лягушку — к буре. Или к дождю? Не важно. Нужно выспаться. Однако в груди засел горячий ком. Это был не страх, не беспокойство, а что-то вроде разочарования. И отвращения. К Эрике? Да нет, ведь это просто сон. Кто же по снам судит о человеке? Только безумец или колдун какой-нибудь, для которого любой сон имеет тайное значение.
Он так и пролежал до рассвета, ворочаясь и размышляя. А когда вышел на улицу, ветер сорвал с него шляпу и косые струи дождя ударили по лицу. Готфрид бросился вдогонку и поймал беглый головной убор, но отряхивая его от воды, бросил взгляд на крышу — туда, где во сне была Эрика.
Дитрих, как обычно, ждал у ратуши. Буря загнала его и стражников под арку ворот, и Готфрид посочувствовал солдатам — им предстояло мокнуть под проливным дождём ещё целый день, мёрзнуть в своём железе.
— Здорово, — сказал он, оторвавшись от своей вечной болтовни.
Друзья пожали руки и вошли внутрь.
По гулкому холлу сновали мальчишки с письмами, плешивые монахи в рясах, тощий секретарь со скрежетом волок конторку по каменному полу, придерживая стоящую на ней чернильницу.
— Ну как у тебя, Готфрид, с Эрикой? Ещё не устроил ей ритуальную дефлорацию? — спросил Дитрих и громко расхохотался, будто в жизни не слышал ничего смешнее, а затем выжидательно посмотрел на друга.
— Ты не мог бы не упоминать о ней при посторонних? — процедил Готфрид сквозь зубы. — И, Дитрих, я же тебе говорю, что ни о чём таком речь не идёт! Её отец был лучшим другом моего отца, так что я считаю своим долгом…
— Ну уж конечно! Да ты влюбился в неё по уши, и только себя обманываешь этими сказками про честь и долг. Я же вижу, у меня опыта побольше твоего.
— Может быть, — холодно ответил тот. — Только давай об этом говорить без посторонних. Мало ли что.
— А что? — деланно удивился Дитрих. — Кто тебя будет подслушивать? Кому вы нужны?
Я говорю, что влюблённость твоя ненормальная! Сколько тебе лет, вспомни?
Он ждал, что Готфрид ответит, но молчание друга так и повисло порванной струной.
— Ну? — спросил Дитрих, чувствуя триумф. Ему приносило удовольствие насмехаться над людьми подобным образом. За это он и получил ощутимый тычок под рёбра.
Когда они зашли под своды ратуши, Готфрид сразу направился к викарию в кабинет. Дитриха он оставил за дверью, сказав что потом всё объяснит.
— Ты мне сразу не мог сказать? — заворчал он. — Вечно тайны какие-то…
Но Готфрид уже закрыл дверь за собой.
— Герр Фёрнер, — обратился он к викарию, после короткого приветствия. — У меня есть, что сообщить вам.
— Я слушаю.
— Это касается нашего дела. Понимаете, я вчера побывал у дома Альбрехта Шмидта…
— Так, — викарий кивнул.
— Я видел, как из него выходила та самая ведьма, которая проводила ритуал в ночь на среду. Которая хотела принести Эрику в жертву.