— Так, — с интересом повторил викарий. — Когда это было?
— Вечером, прямо перед закатом. Она закрыла дверь на ключ и куда-то пошла. Я не смог проследить, потому что она меня заметила…
— Снова без приказа, Айзанханг? — викарий повысил голос, что было редкостью. — Почему вы никого не предупредили? Если мы спугнём их во второй раз, то…
Он замолчал, и Готфрид попытался оправдаться:
— Мне просто было интересно, я даже не думал…
— Ваш интерес может нарушить всё, вы понимаете?
Готфрид опустил голову и тихо сказал:
— Я готов отправиться туда с отрядом..
Но Фёрнер отмахнулся от него.
— С каким отрядом, Айзанханг? То, что вы видели старуху у дома Шмидта, само по себе ничего не значит. Это могла быть его соседка или сестра, да кто угодно! И если отправим туда отряд ландскнехтов, это не только не послужит на пользу делу, но может и нанести вред. Я сейчас же пошлю наблюдателя туда.
— Разрешите мне! — выпалил Готфрид.
— Нет, — викарий резко помотал головой. — Я пошлю другого человека, а вы слишком фанатичны. Он проследит за домом. А когда мы будем готовы, я тотчас назначу вас командовать арестом! Всё. Сейчас отправляйтесь на дознание к Фогельбаум, а я… А у меня пока здесь дела.
Готфрид щёлкнул каблуками и вышел.
Вместе с Дитрихом они быстро дошли до Труденхауса. По дороге он ругал себя: прибежал, как мальчишка, «скорее, герр Фёрнер, надо атаковать, арестовать всех! Я сам готов повести отряд…». Ему стало противно от самого себя, и он сплюнул. «Разрешите мне!». Дурак…
Холодные внутренности тюрьмы приняли их без особой приязни. Из дальней камеры доносились чьи-то дикие, нечленораздельные вопли и грохот двери.
— А ну заткнись там, а то я солдат позову, — прикрикнул Денбар на неведомого бунтовщика. — А, здравствуйте. Проходите, проходите, не обращайте внимания…
Они направились к пыточным камерам, но по пути Дитрих остановился возле троих палачей и принялся жать им руки.
— Как дела, Дит? Ты, говорят, служишь теперь? — спросил его тощий парень с густыми чёрными бровями, сросшимися над переносицей.
— Да вроде того, — небрежно ответил Дитрих. — А вы всё тут?
Троица заржала.
— Тут местечко тёплое, — усмехнулся белобрысый палач с подростковым пушком на подбородке. — Недавно плату подняли, а иногда разрешают забить кого-нибудь из молчунов. Ну, ты понимаешь.
— Понимаю, — кивнул Дитрих. — Нас тоже к вам поставили, на время. Говорят, народу не хватает.
— Ещё бы его хватало, — хохотнул третий, толстый и красномордый. — Мы тут чужих не любим. Если кто новый приходит, сразу объясняем, что к чему, так что большинство тут надолго не задерживается. Надо, так сказать, бороться за место под солнцем.
— Ну, ладно, — Дитрих похлопал их по плечам. — Нам уже идти нужно. На днях надо пива выпить вместе.
— Добро, — кивнул толстый. — Потом увидимся.
Командовать сегодняшним дознанием и расспрашивать полагалось доктору Фазольту. Видимо Анну не посчитали важным свидетелем, поэтому решили обойтись одним инквизитором.
Два священника стояли по сторонам от стола, секретарь Иоганн Шмельциг сидел за своей конторкой и подробно записывал, что происходит. Фазольт вздохнул и начал дознание.
Анна Фогельбаум, после того, как её попросили подтвердить вчерашнее признание, снова начала говорить, что верует только во Христа, и что вчера её заставил солгать исключительно дьявол. Так почти всегда бывает — посидит ночь в камере, ужаснётся своей участи, а наутро начинает отпираться.
Руки её, после вчерашней пытки, висели как плети — вывихнутые суставы отзывались жуткой болью при каждом движении и отказывались служить. В серых глазах стояла мука, и, казалось, что она вот сейчас упадёт в беспамятстве на холодный каменный пол.
— Айзанханг, начинайте пытать её, — махнул рукой Фазольт.
Готфрид кивнул. Понимая, как у ведьмы болят руки, он подошёл к неровно оштукатуренной стене, на которой был развешан палаческий инструмент, и кое-что снял оттуда. Два небольших тисочка, в пядь длиной, куда вставлялись пальцы несчастного.
Фазольт оценил его выбор.
— Послушай, ведьма, — предупредил он. — Мы собираемся применить тиски для пальцев. Ты до сих пор будешь искать оправдания?
Ведьма резко помотала головой. Как будто язык проглотила от страха. Знает, видать, что становится с пальцами после того, как их укусят эти вот тисочки.
Фазольт кивнул палачам.
— Дитрих, держи, — приказал Готфрид.
Секунда — и крепкие руки Дитриха ухватили её, верёвка затянулась на запястьях. Потом он перехватил грудь ведьмы поперёк, а другой рукой взялся за её связанные и извивающиеся руки. Анна заплакала от боли и страха — плечи, должно быть, причиняли ей адскую боль при каждом движении, а тут грубый Дитрих ухватил её так, что даже у крепкого мужика кости хрустнули бы.
Готфрид надел ей на растопыренные пальцы левой руки одно из своих приспособлений. Красивые, женственные пальчики, которым если и стоит работать, то только ощипывая спелый виноград с вьющихся лоз. И потемневшие от времени тиски, отполированные множеством рук, кривые, сделанные, видимо, самым ленивым подмастерьем, с выщербленным винтом в середине. Один только их вид наталкивал на мысли о раскаянии.
— Признаёте ли вы, Анна Фогельбаум, что в ночь на первое мая подписали договор с дьяволом, отдав ему свою бессмертную душу в обмен на мирские блага? — начал читать Фазольт с одной из бумаг.
Руки повернули винт, железные челюсти тисков сомкнулись на кончиках пальцев. Ещё поворот, и фаланги хрустнули, ногти смешались с плотью в сплошном месиве.
— Признаю! — выкрикнула Анна и разревелась, с ужасом глядя на свои когда-то тонкие и женственные пальчики.
— Признаёте ли вы, что с помощью колдовства наносили вред людям и животным?
— Признаю!
— Как это происходило?
— Я варила колдовские зелья, морила скот. Собирала лягушек в горшок, чтобы вызвать дождь.
— Возможно вы просто хотите прекратить свои мучения, сознаваясь во всём, — задумчиво сказал инквизитор. — Вы раскаиваетесь в содеянном?
— Да, ваша честь, — пробурчала ведьма, опустив голову.
Иоганн Шмельциг записал признание. Фазольт вздохнул, подпёр голову рукой и начал без особого интереса рассматривать инструмент на стене, пережидая, пока ведьма успокоится, пока утихнут её рыдания. Из соседней комнаты донеслись жуткие крики. Кричала женщина, захлёбываясь рыданиями, но сквозь её плач были слышны холодные и жёсткие голоса инквизиторов.
Фазольт начал читать дальше:
— Назовите соучастников шабаша.
— Никого я там не знаю, — залепетала Анна. — Я впервые там…