Лужков открыл дверь. Лиза Апостолова сидела на своем диване, служившем ей постелью. Тучное тело ее занимало половину дивана. Колени закрывал шерстяной плед. Ноги тонули в огромных пушистых тапочках. Она посмотрела на участкового Лужкова как на стену и тут же снова уставилась в одну точку перед собой.
Лужков взял стул, стоявший у стены, и сел напротив Лизы.
– Привет, Лиза.
Никакой реакции. Глаза – как у матери: серая слюда. Только совсем мутная, непроницаемая.
– Лиза, я хочу с тобой поговорить.
Нет ответа.
– Я знаю, почему ты укусила Алису. Ты ведь вспомнила ее, да?
Нет ответа.
– Ты вспомнила те дни в мае, когда Алиса и другие девочки и мальчик Саша Мельников привели тебя в заброшенный фабричный цех.
Нет ответа.
– Ты вспомнила, как это было. Как было страшно и больно. И как долго это длилось – целых девять дней, пока ты не освободилась.
Нет ответа. Лиза смотрела мимо Лужкова.
– Ты же сама тогда сумела освободиться! Ты сделала это и спаслась. Да, Лиза? Ты сделал это сама. Ты сумела. Ты молодец.
При слове «молодец» Лиза посмотрела на участкового. Лужков протянул к ней руки ладонями вверх. И она послушно и доверчиво, как ребенок, вложила свои пухлые крупные руки в его.
Лужков сжал ее ладони.
– Ты ведь вспомнила, как все было с тобой, да, Лиза?
Он надеялся, что хотя бы не выражением лица, а руками – каким-то их движением, пожатием – больная отреагирует, даст понять, что она понимает, о чем речь. Так участковый Лужков пытался общаться со своим отцом. И ему порой казалось, что отец реагирует.
Но ладони Лизы Апостоловой – пухлые, безвольные, теплые – так и остались в его руках.
– Чего вы к ней пристали? – тихо спросила Тамара Апостолова, входя в комнату. – Думаете, с вами она заговорит? Никогда она уже не заговорит. Она и прежде не говорила. А теперь нет никакой надежды. Думаете, я не пыталась? Я сколько раз пыталась, надеялась, что будет отклик. Я же мать ей, не кто-нибудь. Нет, ничего не вышло у меня. А я мать ей, а вы – чужой человек.
– Знаете, Тамара Николаевна, матери на многое способны ради своих детей.
– Это вы к чему?
Лужков выпустил руки Лизы, и они безвольно упали. Он встал со стула.
– Пойдемте на кухню, есть разговор. – Он пропустил мать Лизы перед собой.
– Какой еще разговор? Я и так уж в вашей полиции… Такое дело, такое дело! Я до сих пор опомниться не могу.
Они прошли мимо зависшего в передней со скалкой Мещерского на кухню.
– Я вот подумал: а вдруг вы не только мирно курили у мусоропровода в тот вечер, когда убили Александра Мельникова? – Участковый Лужков прислонился к стене.
– Я вам все сказала как на духу. И Светку эту Колганову я видела.
– И любопытство ваше взяло верх, – продолжал Лужков. – Вы дали секретарше Мельникова время подняться по лестнице и сами последовали за ней. И поняли, что она подслушивает у дверей новой квартиры Алисы. А потом вы дождались ухода Колгановой и сами поднялись туда, на этаж. И услышали то, о чем смутно начали догадываться еще накануне.
– О чем это я смутно начала догадываться?
– Когда Лиза укусила Алису, вы могли подумать: а за что это она с ней так? Может, что-то вспомнила из своего детства, наконец, старые обиды? А может, и те страшные девять дней?
– Вы что, белены объелись, молодой человек? Да Лиза – она не в своем уме!
– И вы услышали из-за двери голоса – спор, ругань. Алиса кричала на Мельникова, и из их ссоры вы узнали, что речь как раз идет о тех девяти днях, когда пропала Лиза. И что это вовсе не безумный маньяк похитил вашу дочь и издевался над ней, а эти вот молодые успешные люди, бывшие тогда подростками. А затем Мельников покинул квартиру Алисы – она выгнала его. И он пошел в сторону дворов на Волочаевской, где оставил машину. А вы последовали за ним, пылая местью. Догнали в Андроньевском проезде, ударили по голове – вот хотя бы вашей тяжелой скалкой, а затем нанесли ему увечье в пах, помня о том, что Лиза по его вине подверглась сексуальному надругательству.
– Вы… Да вы просто больной, как моя дочь! – выпалила старуха. – Только Лиза молчит, а вы болтаете невесть что. Посмотрите на меня – кого я могу догнать? Я еле хожу. Спросите у врача моего в нашей поликлинике – у меня сердце, как решето, разве по силам мне играть в догонялки с таким бугаем, каким был Сашка Мельников?
– Он был пьян в ту ночь, расстроен, подавлен. Он ослаб от страха, что история с вашей дочерью откроется.
– Да не видела я его в ту ночь! И ссоры никакой не слышала, и наверх не подымалась. Я покурила себе и пошла домой. И Лиза моя тоже дома была, что бы вам там соседи про нее ни врали. – Старуха Апостолова придвинулась к участковому ближе. – Вам что, молодой человек, делать нечего – обвинять меня, старуху-пенсионерку, в убийстве? Или Алису отмазать хотите от этого дела? Посулили они вам денег, да? Они богатые, эти Астаховы. И я вам вот что скажу, снова как на духу. Если бы я даже что и узнала про них и Лизу, если бы что и услышала тогда вечером – нет, не стала бы я Мельникова убивать. Это дело прошлое. Двадцать лет минуло с тех пор. А нам с Лизой жить сейчас надо. А у меня пенсия грошовая, да и у Лизы по инвалидности тоже. На кой ляд мне Мельников мертвым сдался? – Апостолова произнесла это тем же презрительным тоном, каким прежде произносила «на кой ляд нам магазин «Винил»?». – Нет, если бы я что про них, про него узнала, я бы денег с него потребовала больших. Вот так. И пусть он жил бы дальше, капиталы свои наживал, строил здесь у нас, в Безымянном, перестраивал. А я бы ему пригрозила: всем, мол, расскажу, кто ты был и что ты сделал со своими одноклассницами. В документе, мол, все описала и адвокату отдала, так что не избавишься от меня, даже если прикончить задумаешь. Плати, откупайся, компенсируй нам с Лизой вред, что вы причинили тогда. Вот бы я как поступила. Мне и Алиска-то в тюрьме не нужна. Мне она тут нужна, в Безымянном, чтобы и она платила мне под страхом того, что я в любой час, в любом месте – в мэрии, в префектуре – могу скандал затеять, рассказать о том, что она сделала с моей Лизой. Вы говорите, мать на многое способна? Вот именно я на это как раз и способна. Деньги, деньги нам с дочерью нужны, а с мертвого какой спрос, какая нам выгода?
Какая выгода…
Лужков хотел что-то возразить ей, но старуха властно подняла руку.
– Алиска-то, если выкрутиться, я только рада буду, – сказала она жестко. – А вы хоть и участковый, но все же юрист какой-никакой. Так раз вы снова ко мне заявились, то вместо обвинений лучше совет дайте бесплатный: как мне с Алисы и подруг ее денег в компенсацию потребовать – сразу всей суммой или частями помесячно, в виде ренты, а?
Она еще что-то бубнила про деньги. А Сергей Мещерский, аккуратно положив тяжелую скалку на ящик для обуви в прихожей, подумал: тут мы тоже ничего не добились. Надо же, как странно: мы узнали, что произошло в Безымянном сто лет назад и что случилось двадцать лет назад. Но все никак не можем связать концы и понять, как развивались события дождливой ночью всего неделю назад.