– На первый взгляд – да.
– А на второй? – интересуюсь я.
– На второй… – тянет Николай, морща лоб. – На второй есть варианты. Где гарантия, что мы находимся там же, где нас захватили, у Санатория?
– Но…
– Тебя доставили сюда без сознания?
– Да, но…
– Меня тоже, – не обращая внимания на попытки возражения, развивает мысль Николай. – Могли запросто перевезти к черту на кулички.
– Но…
– Хотя я тоже думаю, что мы в заброшенных шахтах возле Санатория.
– Почему ты так думаешь, Николай? – шепчу я.
– Всех пленников, с кем удалось переговорить, захватили у озера возле Санатория.
– Точно. Да и не могли далеко перевезти. Это ведь не одного человека, здесь почти конвейер. От хлороформа полчаса, от силы час без сознания пробудешь. А за это время далеко не увезти. Разве что на вертолете. Но такую активность точно заметили бы. Край хоть и глухой, но все же грибники часто наведываются, да и на пикники люди выбираются по выходным.
– Вот и получается, что медосмотры проходят в Санатории. И правда, где еще могут быть так хорошо оборудованные кабинеты?
– Да, – соглашаюсь я. – И, судя по «отзывчивой» медсестре, персонал там подобран под стать местным садистам.
– Тогда в Санаторий соваться действительно глупо. Не думаю, что весь персонал в курсе того, что творится здесь, но… слишком большой риск. Разве что кого-нибудь из посетителей попросить о помощи.
– А кто решится незнакомого, еще и выглядящего как псих, человека в машину пустить? Да и со слов охранника у ворот Санатория я поняла, что лечиться сюда приезжают далеко не простые человечки.
Чихнув, Николай буркнул:
– И правда.
Погрузившись в мысли, какое-то время сосредоточенно чистим рыбу. Трещит чешуя, сопит от усердия напарник.
– А как ты думаешь, зачем нас тут держат? – интересуюсь я, потянувшись.
– Если честно, то мне кажется, что это что-то вроде эксперимента. А может, и телешоу.
– В смысле?
– Для какого-нибудь платного канала.
– После «Теории измены» и «Спокойной ночи, мужики» я могу поверить и в существование такой передачи. Те же японцы охотно возьмутся спонсировать подобное шоу. Любят они кровь и насилие…
Уловив мелькнувшую тень, замолкаю.
Приходит Призрак, тот, у которого растительности на голове минимум, ныряет в буфет. Показывается на свет пузатая бутылка темного стекла. Рубиновая жидкость наполняет стакан. Мужик одним длинным глотком выцеживает ее и довольно крякает.
– Чего таращитесь? – Грубый голос и косой взгляд мигом напоминают, кто здесь царь и бог.
Мы поспешно склоняемся над рыбинами, с остервенением борясь пивными крышками с чешуей.
– Много осталось?
– Две… три рыбы, – докладывает напарник.
– Ладно, – заявляет Призрак Великой Екатерины, – мой руки, она и сама доделает. Быстро!
Товарищ по несчастью проворно бросил в корзину недочищенную рыбину и принимается дергать местного мойдодыра за пипочку.
– Помыл?
– Да.
– Тогда пошел. Возвращайся в камеру.
Обернувшись ко мне, приказывает:
– Работай. И ни с места.
– Буду. Да.
Они уходят, я со стоном распрямляюсь. И улавливаю краем глаза застывшее в стекле серванта отражение. За мной наблюдают.
Первой мыслью было – это Вольдемар.
Но присмотревшись, поняла, несмотря на ужасное искажение, лицо принадлежит человеку значительно более взрослому.
Значит, проверяют. Холодеет в груди: «А если и наш разговор о возможности побега подслушали?»
Склонившись над миской, с демонстративным энтузиазмом набрасываюсь на несчастного карасика. Чешуя летит во все стороны. Кому-то придется помучиться, чистя ковры. Надеюсь, не мне.
Минут через пять возвращается Призрак.
– Все?
– Последнюю дочищаю.
– Хорошо. Дочищай и вымой ее хорошенько. Жарить-то умеешь?
– Умею, – признаюсь я.
– Сама справишься? Или помощницу привести?
– С помощницей было бы хорошо.
– А шеф-повара из французского ресторана тебе не нужно? – хихикает носильщик Старухи. – Эх, шутница. Помощницу ей подавай… Сама справишься!
– Справлюсь.
– Вот и хорошо.
Наполнив стакан вином, юродивый Великой Екатерины усаживается на стул.
Полощу метисов и сазанов, помытых складываю на стол. Вышла внушительная горка.
– Какую сковородку можно взять?
– Бери самую большую, – тычет пальцем лысый Призрак. – Быстрее будет.
– А соль где?
– В буфете, на верхней полке.
– Масло можно взять это?
– Бери это.
– Мука?
– Посмотри в ящиках стола. Должна быть. А нет, в кладовке из мешка наберешь.
Поднеся зажженную спичку к самой большой конфорке, открываю газ. Вспыхивает огонь.
Пристроив сковороду, добавляю масла. На стол высыпаю горку муки и небольшую – соли.
Макнув пальцы в соль, натираю рыбину, перекатываю с бока на бок в муке и на сковороду. Масло шкварчит, стреляет гейзерами пара.
– Ты что делаешь, дура!
Испуганно присев, втягиваю голову в плечи.
Призрак, выронив стакан – уже пустой, – отталкивает меня в сторону и, сорвав покрывало с вытяжки, о наличии которой я и не подозревала, включает ее. Мощно загудело, поток воздуха увлек прочь дым и гарь.
– Задымить решила?
– Я не знала, – закрывая лицо руками, шепчу я.
– Дура! – в сердцах бросает мужик и возвращается на место. – Переворачивай – сгорит.
Я бросаюсь к сковородке. Не хватало только рыбу сжечь, тогда точно влетит. Не от Призрака – похоже, этот не снисходит до рукоприкладства, но настучать карлику не преминет. А уж за тем не заржавеет.
Запив бутерброд горьким чаем с сильным привкусом какой-то пряной травы, сметаю со стола крошки и ссыпаю их в стакан.
За порядок в камере отвечает узник. О чем карлик напоминает весьма часто. А напоминалка у него одна – плеть. Работает безотказно.
Сегодня утром на кухне дежурила Нинка, поэтому бутерброд, который достался мне, размерами превосходил остальные, да и слой колбасы не один.
– Спасибо, – шепчу ей, подавая грязную посуду между прутьев решетки. В сопровождении Мордоворот, и, значит, за открытый без дозволения рот не последует немедленного наказания.