Тянусь за вторым панцирем.
Поляна, родник и одинокое дерево над ним. Приятный пейзаж, если бы не злобный взгляд скрывающегося в воде существа. Горе тому путнику, который решит утолить жажду из этого родника.
– Красиво?
– Красиво, – отвечаю я, думая о судьбе несчастных рептилий. Я не уверена, но думаю, что лишенная панциря черепаха обречена. Как можно быть таким жестоким?
Продемонстрировав наиболее выдающиеся, на его взгляд, панцири, Вольдемар сваливает их обратно в коробку.
– Убери на место, – велит парень, величественно махнув рукой.
Встав на цыпочки, пытаюсь всунуть переполненный коробок на верхнюю полку, поверх ящика из-под акварельных красок. Раны пронзает боль. Только бы не открылись.
– Еще немного, – поощряет Вольдемар, не отводя взгляда от напрягшихся ягодиц.
Уголок коробки задевает возвышающуюся рядом стопку глянцевых журналов. Несколько штук начинают скользить к краю.
Поняв, что не смогу остановить падение, рывком заталкиваю коробку и… в это время журналы, блестя пестрыми обложками, падают вниз.
– Ой! – пытаюсь подхватить их. Но уже в следующий миг с криком ужаса отшатываюсь и, упав на задницу, продолжаю пятиться.
Лежавшая на журналах у самой стенки, и поэтому остававшаяся ранее не замеченной, кисть женской руки с ярко-красными ногтями и изящным золотым колечком с красным же камушком упала поверх рассыпавшихся веером журналов.
– Ты чего это… орешь? – недоуменно спрашивает Вольдемар, в ноги которого я уперлась. И тут же дико хохочет, прихлопывая в ладоши и взвизгивая при каждом приступе смеха.
Отойдя от первоначального потрясения, поднимаюсь на ноги.
– Испугалась… ха-ха… испугалась… резиновой…
– Она ненастоящая? – соображаю я.
– Сам… хи-хи… сделал. Туристов пугать. Ха-ха… Туристиха.
Не выпустив наружу мнение об умственных способностях Вольдемара, пинаю руку ногой. Пружинит. Муляж. Взяв кисть двумя пальцами, засовываю на ближайшее свободное место и собираю журналы. Иллюстрированные репродукциями картин каталоги музеев мира, обзоры новинок игрового мира, что-то под грифом «ХХХ».
Отсмеявшись, Вольдемар протискивается в каморку, припечатав меня грудью к полкам.
Сердце сжимается от дурного предчувствия. Желудок скручивает.
Зная, на что придется пойти ради шанса освободиться, и даже будучи морально почти готовой к этому, тем не менее ощущаю приступ паники. Руки непроизвольно тянутся за спину в безнадежной попытке закрыться…
Вольдемар хватает с одной из полок коробку из-под обуви и подается назад.
Сглотнув, оборачиваюсь.
– Знаешь, что я положил сюда? Знаешь?
Парень стоит в трех шагах с открытым коробком в руках.
– Не знаю.
– Смотри! – восторженно орет он, брызжа слюной.
Из коробки показалась голова. Мужская. Заканчивающаяся, или, правильнее сказать, начинающаяся, окровавленным обрубком шеи.
Понимая, что это муляж, я не сдерживаю дрожи. Очень натуралистично. Выпученные глаза, подернутые матовой пеленой смерти, искривленные в предсмертной гримасе губы. Прикушенный желтоватыми зубами кончик синего языка. Стриженные «под ежик» русые волосы. Серьга в виде крестика в правом ухе…
Не успев подумать: «А хочу ли я знать ответ?» – спрашиваю:
– Ты делал ее с натуры?
Старухин сынок хитро улыбается и молчит.
– Если не хочешь говорить…
– Нравится?
– Жутко, Вольдемар, жутко. Очень искусно сделано. Ты сам делал?
– Сам, – кивает парень. И неожиданно предлагает: – А знаешь что?
– Ч-что? – От недобрых предчувствий сводит горло.
– Я дарю его тебе.
– Спасибо, – отвечаю я, не решаясь прикоснуться к протянутой голове.
– Можешь взять в свою комнату.
– Спасибо. Она будет мне напоминать о тебе, – совершенно искренне шепчу я. И холодею. Но парень не заметил двусмысленности.
– Я подарил тебе голову, – отчего-то краснеет Вольдемар.
– Да. Ты такой добрый.
– А ты не… может…
– Что?
– Я… это… – мнется он, теребя галстук-бабочку. – Подумал, что…
– Что? – Возникшая догадка о том, что пытается сказать парень, крепнет с каждой секундой. И вместе с этим на груди растет ледяной ком, промораживая чувства. Мысли отстраняются, я начинаю думать о происходящем, словно со стороны.
– Ну…
– Смелее, Вольдемар, – поощряю я, внутренне содрогаясь. Это так омерзительно. Но я хочу жить. Очень сильно хочу.
– Может, мы это… сделаем это?
– Сейчас?
– Ну…
– Давай. – В ушах гул, словно я сделала шаг с перил моста, навстречу несется мелководная горная река, сплошь покрытая бурунами, обозначающими выступающие из воды острые камни. Они все ближе. И лишь тугая хватка веревки на щиколотках напоминает, что рывок будет раньше. И ужас падения сменится восторгом от осознания: «Жизнь – она прекрасна». Но в настоящий момент ты летишь, цепенея от ужаса, как за соломинку, хватаясь за надежду.
– Правда?
– Я тоже этого хочу. – Желание в моем исполнении больше напоминает судороги висельника, но Вольдемар так погружен во внутренний мир, что мелкие нюансы его не интересуют.
Присев на краешек кровати, я протягиваю к нему руки:
– Обними меня.
Надеясь, это будет быстро.
– А можно я… мне хочется так… ну, как тогда.
– Конечно, Вольдемар.
– Закрой глаза, – приказывает парень.
Повинуюсь.
Сердце колотится так, словно намерено пробить дорогу наружу из грудной клетки. Наполняющая рот слюна горчит от желчи.
Тело деревенеет в предчувствии жадных, бесцеремонных прикосновений, грубого проникновения.
Заведя руки за спину, Вольдемар связывает их. Не зажившая полностью спина отзывается болью.
На мой визг парень отвечает хриплым стоном:
– Да-да…
Приоткрыв глаза, из-под ресниц наблюдаю за тем, как парень достает из-под подушки шарф. Приготовился заранее?
Шерсть неприятно щекочет уши, когда Вольдемар завязывает глаза.
Его рука скользит по груди, мнет сосок. Тот, которому досталось от плети Господина Кнута. Словно раскаленных углей под кожу насовали.
– Еще, – прошу я. Его прикосновения напоминают скорее пальпацию доктора или флегматичную работу доярки, но никак не ласку. Это и к лучшему.