– Снимите с него маску! – сказал кто-то, кого Ваня не видел. – Мы должны видеть, когда это произойдёт!
Ваня почувствовал лёгкую тошноту, и ему, действительно, показалось, что он начинает видеть какие-то расплывчатые фигуры, хотя Безголового Ника он по-прежнему не видел. Эти расплывчатые фигуры кружились вокруг его головы в весёлом танце и время от времени сбрасывали на него свои огненные шали, которые охватывали голову и шею исходившим от них жаром.
– Я вижу что-то, но не Ника, – тихо сказал он.
– Видит! Он видит! – Донеслось до его слуха как бы издалека.
– Расскажи, что ты видишь, расскажи, расскажи!
Просьбы рассказать начали таять на лету, как снежинки на ладошке, и вскоре Ваня мог разобрать уже только одно: «жи-жи-жи». Он хотел рассказать, что видит, но понял, что рассказывать некому, потому что маски исчезли, а вокруг него остались одни расплывчатые фигуры, которые приближались к нему так же быстро, как и отдалялись, а потом и вовсе закружились вокруг него, размахивая огненными шалями.
– Перестаньте кружиться! Перестаньте! – кричал Ваня назойливым фигурам, но они не слушались, и начинали кружиться ещё быстрее, закидывая его голову языками пламени.
Ваня пытался сорвать их, но у него не получалось. Пока он был занят огненными шалями, из полной тишины, установившейся вокруг него, стали выплывать, как мыльные пузыри, обрывки фраз. Переливающийся шар-слово сначала летел беззвучно, а потом лопался, и слова, сидевшие в нем, ударяли ему по ушам. В первом шаре сидело «Всем уходить!», во втором шаре – «Тащите его!»
Тело его стало мягким, как хорошо размятый пластилин. Ваня понял, что падает и тут же увидел Почти Безголового Ника, у которого, как ни странно, с головой всё было в порядке. Ваня пытался спросить Ника, почему он обманывает детей, но губы его не слушались, и сказать ничего не получалось. Тогда он попробовал схватить Ника за шею, чтобы полностью разоблачить его обман, но и это у него не получилось – руки тоже перестали слушаться. Тогда Ваня стал ждать момент, когда Ник повернётся к нему лицом, чтобы просто посмотреть в глаза этому обманщику, но, когда тот обернулся, увидел лицо Лёхи Крутого. Ему так захотелось ударить обидчика по лицу, но оно расплылось, а ему на смену пришли расходящиеся круги, какие бывают на поверхности реки после того, когда брошенный камень исчезает под водой.
Когда же и круги исчезли, появился мыльный пузырь. Он медленно плыл, переливаясь всеми цветами радуги, а внутри у него сидели два слова очень красивого, ярко-синего цвета, такого же, как и напиток, который выпил Ваня. Пузырь всё плыл и плыл, а Ваня, как зачарованный, не мог отвести от него глаз. Пузырь закачался, и ярко-синие буквы тоже закачались в нём. Ване показалось, что он слышит чудесный звон. Чем сильнее качались буквы, тем красивее становился звон, исходивший от них. Он потянулся, чтобы взять чудесный пузырь в руку, но не успел – пузырь лопнул и больно ударил его взрывной волной по ушам.
Последнее, что Ваня смог услышать, были два коротких слова: «МЕДНЫЙ КУПОРОС».
Это было странное ощущение полной свободы. Ваня кружил под потолком большой белой комнаты, в которой стояли два стола, окруженные разной аппаратурой. На столах лежали люди, совершенно голые. На первом из них лежала бабушка. От её рук и носа отходило множество проводов и трубочек. Но Ваню больше привлекала фигура мальчика, лежавшего на другом столе. Его лицо было настолько бледное, как если бы было вымазано той же краской, что и стены в комнате. Этот мальчик был чем-то близок, потому что Ване было его жаль.
Вокруг мальчика стояли людей в белом. Они переговаривались между собой короткими фразами, делая своё дело, а время от времени они с тревогой смотрели на экран компьютера, который ничего не показывал, кроме неровной линии, которая иногда взмывала вверх, оставляя за собой след чем-то напоминающий знак на лбу Гарри Поттера.
«Может, это Гарри?» – с тревогой подумал Ваня и опустился пониже, чтобы можно было рассмотреть лицо.
Нет, этот мальчик не был похож на Гарри, но он был очень похож на человека, которого Ваня очень хорошо знал.
«Кто же это может быть?» – задавал он себе один и тот же вопрос и не находил ответа.
Вдруг странная мысль ударила Ване в голову, как молния: «Может, это я?»
Эта мысль ему очень не понравилась. Как это может быть, что он здесь, смотрит, думает, перемещается в пространстве, и он там, лежит неподвижно, как мраморная статуя, без каких-либо признаков жизни. Нет, так быть не может. Это не он.
Ваня подумал о маме и тут же оказался в автобусе, в котором она ехала. Голова её склонилась над лежавшей на коленях книгой. Мама читала что-то очень грустное. Это было очевидно, потому что по её щеке текли слезы, которые она поспешно смахивала. Сын приблизился к ней, спросил, что случилось, но она никак не отреагировала. Было похоже, что она вообще ничего не услышала.
– Посмотри на меня! – Ваня позвал громче и тронул маму за плечо. – Почему ты не слушаешь, что я тебе говорю?
Но мама почему-то не слышала обращённых к ней слов и продолжала читать.
Ваня наклонился над книжкой, чтобы посмотреть, что же такое она так внимательно читала. Это была «Псалтирь», сборник псалмов, написанных давным-давно иудейским царём и пророком Давидом. Мама часто её читала. Ваня наклонился ещё ниже, чтобы посмотреть, над каким же именно псалмом плачет его мама.
«Кафизма 17, псалом 118, – прочитал он и удивился.
Ему было известно, что этот псалом читают на вечерней службе родительской субботы, когда молятся об умерших.
На сидении, напротив мамы, сидела пожилая женщина с простым и добрым лицом. Ваня бросился к ней и стал просить спросить у его мамы, почему она не хочет с ним разговаривать. Он сильно жестикулировал, показывая то на себя, то на маму, чтобы привлечь к себе внимание тёти, но тётя встала и прошла к выходу... сквозь него!
«Они не видят меня, они не слышат меня, они проходят сквозь меня! Что это значит? – Догадка, как молния, вспыхнула в его сознании, и стало очень страшно. – Это значит, что меня здесь нет? Мама читает заупокойный псалом и плачет. Это значит, что я умираю там, на столе, в этом белом, как стена, мальчике? Или, может, я уже вообще умер? Но почему же я всё вижу, всё слышу и всё понимаю?»
И тут он понял: это его душа, его бессмертная душа. Значит, всё, что говорила мама – правда! Но думать об этом времени не было, потому что в этот момент он почувствовал, как его тело, лежавшее на столе в реанимации, позвало его к себе. Ваня тут же оказался в палате с белыми стенами и увидел, что врачи взволнованно наклонились над безжизненным мальчиком, а один из них, то наклонялся к его губам, покрытым марлевой салфеткой, то резко нажимал ему на грудь. Линия на экране стала ровной.