Леший посмотрел на отравленных гостей с большим сожалением, потрогал пустой живот и тяжело вздохнул:

– Да, чего с вас возьмёшь, кроме кикического анализа! Вы же, кроме эсэмэсок, ничего уже не читаете! До того дошли, что и съесть вас нельзя, отрава вы этакая! – махнул он волосатой лапой и отвернулся.

– Ошибаешься, нечисть лохматая! – Ваня подскочил к отвернувшемуся Лешему и схватил его за кончик хвоста. Ещё мгновенье – и уже почти весь хвост волосатого хозяина берлоги оказался намотанным на его левую руку. – Мы ещё о крестном знамении кое-что помним! – крикнул он и притянул лохматую корягу поближе к себе.

При одном только упоминании о крестном знамении мелкий пакостник задрожал, как лист на ветру, и взмолился:

– Н-нет, т-только н-не эт-то! Чего хочешь, проси, всё сделаю, только не осен-няй м-меня!

– Ладно, нечисть, не дрожи. Знай мою доброту, – сказал Ваня и похлопал хозяина берлоги по мохнатому плечу. – Где поле Васильково, знаешь?

– А как же не знать, знаю, – с готовностью ответил Леший.

– Вот и отвези нас туда!

Ваня раскрутил намотанный на руку хвост, так чтобы можно было забраться лесному пакостнику на плечи.

– Ваня, а как же я?! – От ужаса остаться одной в этой берлоге у Маши даже в глазах потемнело.

– Садись на пояс этой волосатой коряге и хорошенько хватайся за мохнатый живот. Хватит ему ламбаду танцевать, пора и доброе дело сделать.

Частым посапыванием выдавая своё недовольство, Леший терпеливо ждал, пока души усядутся у него на спине, и как только Ваня дёрнул его за хвост, он газанул прямо с места, пробив рогатой головой ветки, служившие потолком в земляной берлоге. От неожиданности «пассажиры» вскрикнули в один голос и ещё крепче прижались к мохнатому корявому телу перевозчика, пахнущему землёй и плесенью. Следующие несколько секунд Леший набирал высоту. Когда же вниз стало страшно смотреть, он, со свистом рассекая воздух, понёс перехитривших его «гостинцев» к заветному полю Василькову.

9

То ли поле было неподалёку от леса, в котором обитали мохнатые «мелкие пакостники», то ли Леший оказался чрезвычайно скоростным транспортным средством, но не успели Ваня и Маша толком и испугаться, как их «самолёт» стал резко терять высоту.

– Эй, что случилось? – Ваня дёрнул перевозчика за хвост.

– А ничего и не случилось. Приехали! Слазь! – скомандовал Леший.

Наученный горьким опытом, Ваня не спешил покидать корявую спину, на которой сидел, а, наоборот, заглянул через плечо Лешего, чтобы проверить, правду ли он говорит. Перед его взором, действительно, раскинулось поле, но совсем не похожее на то, что ожидал он увидеть.

– Эй, вы! Давайте, слазьте, – недовольно бурчал Леший. – Больше я вас никуда не повезу: уговор был до поля Василькова.

Бёдра Лешего затанцевали ламбаду, отчего Маша скатилась со своего места на землю, как с горки.

– Эй, танцор, потише, – натягивая хвост с кисточкой, урезонил наглеца Ваня. – Ты что, забыл?

– Отпусти меня, умоляю, – взмолился Леший и тут же присмирел. – Не могу я здесь долго: усыхаю. Смотри вон, сучок уже почти засох.

Ваня слез с мохнатой спины, не выпуская из руки хвост с кисточкой, и внимательно осмотрел мохнатую морду. Действительно, Леший представлял собой не лучшее зрелище, а на сучок, служивший ему носом, было даже больно смотреть: он весь скукожился, и, казалось, вот-вот отвалится.

– Ничего, этот сучок отвалится, новый приделаешь.

– Ты что, милый? – не на шутку испугался Леший.

«Ах, уже и милый!» – про себя заметил Ваня, но ничего не сказал.

– Ты что говоришь-то! Носы выдаются раз в пятьсот лет! А без носа-то я никуда не годный. Носом-то я и в любую щель залезу, и любую пакость унюхаю и всякой гадости нарою. Что я без носа? Совсем пропащий!

Леший так распереживался, что Маша не выдержала и вступилась за него:

– Вань, отпусти его! Разве тебе его не жалко?

– Жалостливая какая нашлась! Забыла уже, как он съесть тебя хотел?

– Больше не буду, больше не буду, – затараторил Леший. – Честное слово Лешего, не буду!

– А что такое «честное слово Лешего»? – поинтересовался Ваня. – Разве честные лешие бывают?

– Так, к слову пришлось. Чего к словам придираешься? Отпусти, прошу тебя, – занервничал мелкий пакостник. По его виду было ясно, что правды он в жизни не говорил.

– Видишь, Маша, а тебе ещё жалко его, обманщика такого.

Маша промолчала, потому что ей всё равно Лешего было жаль.

– Ладно уж. Помни нашу доброту, коряга заплесневелая, – сказал Ваня, не спеша раскручивая намотанный на руку хвост.

Как только кисточка хвоста свободно повисла в воздухе, Леший подпрыгнул в воздухе, станцевав при этом тысячу и одну ламбаду, а ещё через мгновение его и след простыл.

– Вот это да! – Маша от удивления раскрыла рот и, если бы Ваня не толкнул её в плечо, неизвестно, сколько бы она так простояла, глядя на место, где мгновение назад стоял их мохнатый самолёт.

– Хорошо, что у него сучок засох, а то бы и он нам какую-нибудь пакость на прощание подсунул, – сказал Ваня и, тут же забыв о Лешем, начал вглядывался в раскинувшиеся перед ним просторы.

10

Поле Васильково представляло собой унылую картину. Синие васильки с порыжевшими кончиками лепестков стояли, куда ни бросишь взгляд, уныло свесив безрадостные головки. Пшеницы почти не было. Редкие колоски золотились то тут, то там, но большие чёрные птицы важно расхаживали своими когтистыми лапами по чёрному полю, доклёвывая последние, и без того редкие зёрна.

– Ой, что-то мне не нравится это поле, – сказала Маша, с опаской поглядывая на чёрных птиц.

– Если честно, то мне тоже, – согласился Ваня.

– Эй, а что это ты там высматриваешь? – поинтересовалась Маша.

– Да так, смотрю, нет ли какой-нибудь разгадки этого поля Василькова.

– И что? – Маша тоже стала пристально вглядываться вдаль.

– Ни подсказки, ни разгадки… – разочарованно ответил Ваня и задумался. – Слышишь, Маша, – спросил он, немного погодя, – а ты помнишь, что нам Бабка Ёжка об этом поле говорила?

Заметив, что у забывчивого друга снова возникли проблемы с памятью, Маша решила воспользоваться моментом, чтобы отыграться за прежние обиды. Она сделала большую паузу и нехотя начала:

– Бабка Ёжка? Кажется, она что-то говорила.

– Вспоминай, прошу тебя, – Ваня схватил Машу за плечи.

– Чего ты пристал? Сам думай!

– Ну, прости, – оправдывался Ваня. – Я опять ничего не помню, а это очень важно. Разве ты не понимаешь?