Но вместо этого датчане расположились тут как ни в чем не бывало, и никто не тревожил их.
– Как далеко отсюда до Окмундтона? – спросил я Стеапу.
– Мы сможем добраться туда к закату.
Я заколебался. Если Одда Младший действительно в Окмундтоне, то зачем мне туда ехать? Он был моим врагом и поклялся меня погубить. Правда, Альфред вручил мне клочок пергамента, приказывавший Одде встретить меня добром, но какую силу имеют написанные слова против ненависти?
– Не бойся, Одда тебя не убьет, – сказал Стеапа, снова меня удивив. Очевидно, он догадался, о чем я думаю. И повторил: – Он тебя не убьет.
– Почему?
– Потому что я не буду ждать, пока он тебя убьет, – ответил Стеапа и повернул свою лошадь на запад.
* * *
Мы добрались до Окмундтона в сумерках.
Этот маленький городок вытянулся вдоль реки, под защитой высокого известнякового холма, на котором крепкий палисад обеспечивал убежище на случай прихода врага. На холме сейчас никого не было, и город, не имевший стен, выглядел мирным. Хотя в Уэссексе шла война, жители Окмундтона, как и Кридиантона, явно наслаждались миром. Дом Харальда находился недалеко от укреплений на холме, и никто не окликнул нас, когда мы въехали во внешний двор.
Там слуги узнали Стеапу и осторожно поприветствовали его. Потом из дверей дома вышел управляющий и при виде богатыря дважды восхищенно хлопнул в ладоши.
– А мы слышали, будто тебя взяли в плен язычники, – сказал он.
– Это правда.
– Они отпустили тебя?
– Меня освободил мой король, – прорычал Стеапа, как будто его возмутил вопрос. Он соскользнул с седла и потянулся. – Меня освободил Альфред.
– Харальд здесь? – спросил я управляющего.
– Мой господин в доме. – Управляющему явно не понравилось, что я не назвал шерифа господином.
– Тогда пошли туда, – сказал я и повел Стеапу в дом.
Управляющий в ужасе замахал на нас руками, потому что обычаи и правила вежливости требовали, чтобы он сперва испросил разрешения хозяина, но я не обратил на него внимания.
В главном очаге горел огонь, на платформах по краям комнаты стояло множество свечей. Копья для охоты на кабана были прислонены к стене, на которой висело с дюжину оленьих шкур и столько же дорогих куньих шкурок. В зале находились несколько человек, очевидно ожидающих ужина; в дальнем конце играл арфист. Свора гончих ринулась навстречу, чтобы нас обнюхать, и Стеапа отогнал их, пока мы шли к огню, чтобы согреться.
– Подай нам эля, – велел Стеапа управляющему.
Харальд, должно быть, услышал шум, который подняли гончие: он появился в дверях, ведущих в его личные покои из задней части зала, и изумленно заморгал при виде нас. Он думал, что мы со Стеапой – враги, к тому же слышал, что Стеапу взяли в плен, однако вот мы тут, явились вместе, целые и невредимые. В зале воцарилась тишина, когда шериф похромал к нам. Ему слегка повредили ногу копьем в какой-то битве, где он потерял также два пальца на правой руке.
– Помнится, однажды ты выбранил меня за то, что я вошел в твой дом с оружием, – сказал мне Харальд. – А теперь сам явился с оружием в мой.
– Привратника на месте не было, – ответил я.
– Он отошел, чтобы помочиться, господин, – объяснил управляющий.
– В доме не должно быть оружия, – настаивал Харальд.
Таков был обычай. Люди напивались и могли порядком искалечить друг друга даже ножами для мяса, а уж пьяные с мечами и топорами и вовсе способны были превратить обеденный зал в двор мясника. Мы отдали управляющему оружие, я стащил с себя кольчугу и велел повесить ее для просушки, да чтобы после слуга хорошенько вычистил все звенья.
Как только оружие унесли, Харальд формально приветствовал нас, сказав, что его дом – наш дом и что мы будем обедать с ним как почетные гости.
– И я с удовольствием выслушаю ваши новости, – проговорил он, сделав знак слуге, который принес нам кувшины с элем.
– Одда здесь? – требовательно спросил я.
– Отец – да. А сына тут нет.
Я выругался. Мы явились сюда с посланием для олдермена Одды Младшего, но обнаружили здесь только его раненого отца, Одду Старшего, который раньше жил в Окмундтоне.
– Ну а где же сын? – спросил я.
Харальда покоробила моя резкость, но он остался вежлив.
– Олдермен в Эксанкестере.
– Эксанкестер осажден?
– Нет.
– А датчане в Кридиантоне?
– Да.
– Их осаждают там?
Я прекрасно знал ответ, но хотел, чтобы Харальд признался сам.
– Нет, – ответил он.
Я бросил кувшин с элем и сказал:
– Мы прибыли от короля.
Хотя считалось, что я говорю с Харальдом, я зашагал по комнате, чтобы люди на платформах тоже могли меня слышать.
– Нас прислал Альфред, и он желает знать, почему датчане до сих пор в Дефнаскире. Мы сожгли их корабли, мы перерезали тех, кто охранял эти корабли, мы прогнали датчан из Синуита, а вы разрешаете им жить здесь? Почему?
Никто не ответил. В комнате не было женщин, потому что Харальд, овдовев, не женился вторично. И сейчас в качестве гостей за ужином присутствовали сплошь его воины или таны, возглавлявшие отряды собственных воинов. Некоторые смотрели на меня с ненавистью, ведь мои слова подразумевали, что все они трусы; остальные уставились в пол. Харальд взглянул на Стеапу, словно бы ища у него поддержки, но Стеапа молча стоял у огня, и его свирепое лицо ничего не выражало.
Я снова повернулся к Харальду и спросил:
– Так почему же датчане в Дефнаскире?
– Потому что они здесь желанные гости, – сказал кто-то за моей спиной.
Я обернулся и увидел в дверях какого-то старика. Из-под охватывающей его голову повязки виднелись седые волосы, и он был таким худым и таким слабым, что ему пришлось прислониться к косяку, чтобы не упасть. Сперва я его не узнал, потому что, когда беседовал с этим человеком в последний раз, он был высоким, крепким и сильным, но Одда Старший, а это был он, получил удар топором по голове в битве при Синуите. Ему полагалось бы умереть от этой страшной раны, но он каким-то образом выжил – и вот теперь стоял здесь, бледный, осунувшийся, донельзя ослабевший и худющий, как скелет.
– Датчане здесь, потому что они желанные гости, – повторил Одда. – И ты здесь тоже желанный гость, господин Утред, как и ты, Стеапа.
За Оддой Старшим ухаживала женщина. Она сперва попыталась оттащить больного от дверей и увести обратно в постель, а потом прошла мимо него в зал, поглядела на меня – и сделала то же самое, что сделала в момент нашей первой встречи. Тогда, помнится, ее привели насильно, чтобы выдать за меня замуж. Она ударилась в слезы.