То была Милдрит.
* * *
Она была одета как монахиня, в светло-серое платье, подпоясанное веревкой, на которой висел большой деревянный крест; пряди ее волос выбивались из-под плотной серой шапочки. Милдрит сперва уставилась на меня, а затем ударилась в слезы, перекрестилась и исчезла.
Мгновение спустя Одда Старший, слишком слабый, чтобы долго держаться на ногах, последовал за ней, и дверь закрылась.
– Ты тут и вправду желанный гость, – эхом повторил Харальд слова Одды.
– Но почему датчане тут желанные гости? – спросил я.
Как выяснилось, потому что Одда Младший заключил с ними сделку.
Харальд объяснил мне это за ужином. Никто в здешней части Дефнаскира не слышал, что корабли Свейна были сожжены у Синуита. Все знали только, что воины Свейна, а также датские женщины и дети двинулись на юг, сжигая и грабя все на своем пути, что Одда Младший отвел свое войско в Эксанкестер и приготовился к осаде. Но вместо осады Свейн предложил переговоры. Датчане совершенно внезапно прекратили набеги и, обосновавшись в Кридиантоне, послали в Эксанкестер своих представителей. И вот Свейн и Одда заключили друг с другом мир.
– Мы продаем датчанам лошадей, – сказал Харальд, – и они хорошо платят. Двадцать шиллингов за жеребца, пятнадцать – за кобылу.
– Вы продаете им лошадей, – без выражения проговорил я.
– Чтобы они ушли, – объяснил Харальд.
Слуги бросили в огонь большое березовое полено. Взметнулись искры, осыпав гончих, которые лежали у самого кольца камней, окружающих очаг.
– Сколько людей под началом у Свейна? – поинтересовался я.
– Много, – ответил Харальд.
– Восемь сотен? – настаивал я. – Девять?
Харальд пожал плечами.
– Они пришли на двадцати четырех кораблях, – продолжал я. – Всего на двадцати четырех! Так сколько же людей у него может быть? Не больше тысячи, да и то некоторых мы убили, а еще кое-кто должен был умереть зимой.
– Мы думаем, у него восемь сотен, – нехотя проговорил Харальд.
– А сколько людей в фирде? Две тысячи?
– Но из них только четыреста опытных воинов, – поспешно вставил шериф.
Вероятно, это было правдой. Фирд составляли в основном крестьяне, в то время как абсолютно все датчане были воинами, хорошо умевшими обращаться с мечом. И все-таки Свейн никогда не выставил бы свои восемь сотен против двух тысяч. Не потому, что боялся проиграть, а потому, что боялся одержать победу, потеряв при этом сотню человек. Именно по этой причине он прекратил свои грабежи и заключил сделку с Оддой – потому что надеялся в Южном Дефнаскире оправиться после поражения у Синуита. Его люди могли тут отдохнуть, подкормиться, изготовить оружие и раздобыть лошадей.
Свейн берег своих людей и укреплял их силы.
– Это было не мое решение, – защищаясь, сказал Харальд. – Так приказал олдермен.
– А король велел Одде изгнать Свейна из Дефнаскира! – заявил я.
– Думаешь, мы тут много знаем о королевских приказах? – спросил Харальд с горечью в голосе.
Пришла моя очередь рассказывать новости, и я поведал о том, что Альфред спасся от Гутрума и теперь находится на великом болоте.
– И после Пасхи, – заявил я, – мы соберем фирды графств и искромсаем Гутрума на куски. – Я встал. – Больше никаких лошадей никто продавать Свейну не будет! – проговорил я громко, чтобы каждый человек в большом зале мог меня услышать.
– Но… – начал было Харальд, а потом покачал головой.
Без сомнения, он собирался сказать, что Одда Младший, олдермен Дефнаскира, велел им продавать лошадей, но голос его прервался и замер.
– Что приказал король? – спросил я Стеапу.
– Больше никаких лошадей! – прогремел тот.
Наступила тишина, которая длилась до тех пор, пока Харальд не махнул раздраженно арфисту; тот ударил по струнам и начал играть какую-то грустную мелодию. Кто-то запел было, но остальные не подхватили, и одинокий голос замер.
– Я должен проверить часовых, – сказал Харальд и бросил на меня исполненный любопытства взгляд.
Я истолковал это как приглашение присоединиться к нему, поэтому пристегнул мечи и зашагал рядом с шерифом по длинной улице Окмундтона – туда, где три копейщика стояли на страже возле деревянного дома. Харальд коротко переговорил с ними, а потом повел меня дальше, на восток, прочь от костра стражников. Луна серебрила долину, освещая пустую дорогу, исчезающую вдали среди деревьев.
– У меня есть тридцать людей, способных сражаться, – вдруг сказал Харальд.
Он давал мне понять, что слишком слаб, чтобы биться.
– Сколько людей у Одды в Эксанкестере? – спросил я.
– Ну, человек сто. Может, сто двадцать.
– Следует собрать фирд.
– Я не получал таких указаний, – бросил Харальд.
– А ты бы хотел их получить?
– Конечно. – Теперь он на меня рассердился. – Я говорил Одде, что мы должны прогнать Свейна, но он не слушал.
– А Одда сказал тебе, что король приказал собрать фирд?
– Нет. – Харальд помедлил, глядя на освещенную луной дорогу. – Мы ничего не слышали об Альфреде, кроме того, что его победили враги и что он прячется. И мы слышали, что датчане заняли весь Уэссекс, а еще больше их собирается в Мерсии.
– Одда не собирался атаковать Свейна, когда тот высадился?
– Он думал о том, как защитить себя, – ответил Харальд, – и послал меня к Тамуру.
Тамуром называлась река, которая отделяла Уэссекс от Корнуолума.
– Бритты ведут себя тихо? – поинтересовался я.
– Священники внушают им, чтобы они с нами не сражались.
– Что бы ни говорили священники, но, поверь мне, бритты пересекут реку, если дело начнет склоняться к победе датчан.
– А разве они уже не побеждают? – горько вопросил Харальд.
– Мы все еще свободны, – ответил я.
Шериф кивнул. Позади нас, в городе, вдруг завыла собака, и он повернулся туда, как будто звук этот возвещал беду, но вой оборвался резким визгом. Харальд пнул камень на дороге.
– Свейн пугает меня, – внезапно признался он.
– Он страшный человек, – согласился я.
– Он умный. Умный, сильный и неистовый.
– Датчанин, – сухо проговорил я.
– Свейн безжалостный, – продолжал Харальд.
– Безжалостный, – кивнул я. – И неужели ты думаешь, что, если накормишь его, снабдишь лошадьми и дашь ему кров, он оставит тебя в покое?
– Нет, – ответил шериф, – я так не думаю, но Одда в это верит.
Значит, Одда был дураком. Он пригрел волчонка, чтобы тот разорвал его в клочья, когда окрепнет.