– Так точно, ничего.
– Кроме двух деталей, – тут же уточнил Горшков. – У нас нет утвержденного штабом флота плана операции, в котором в приказном порядке расписаны действия флота, десанта, авиации и пехотных частей, поскольку план этот погиб вместе с эсминцем «Фрунзе». Как следствие я не вижу в расположении конвоя целой эскадры плавсредств, которые обязаны перебрасывать ваших десантников на берег, поддерживая их при этом огнем. Повторяю: целой эскадры, в которую должны входить канонерка «Красная Грузия», двадцать два бронекатера и десять мотобаркасов. Все они обязаны были отойти от причалов Одесской военно-морской базы. Но уже сейчас ясно, что вовремя не прибудут.
– Тем не менее к завершению артналета на Григорьевку, штурмовая рота Дроздова, а это сто десять бойцов, уже должна цепляться за берег, очищать от противника деревню и создавать плацдарм, – заметил Гродов. – Поэтому прошу задействовать плавсредства, имеющиеся на судах отряда.
– Тактика верна. Одобряю, – сдержанно, с чувством превосходства, улыбнулся контр-адмирал. – Но с вашего разрешения все шлюпки уже спущены на воду и направляются к двум сторожевикам, на которых находятся ваши «несгибаемые дроздовцы». Сами сторожевики выдвинулись в сторону предполагаемого плацдарма.
Ни манера поведения с подчиненными, ни это его салонно-издевательское «с вашего разрешения» Гродову не нравились. Но майор вынужден был признать, что в данном случае командир конвоя действовал решительно и грамотно.
Артналет корабельной артиллерии, поддержанной на отдельных участках полевыми батареями, длился всего десять минут. Однако его было достаточно, чтобы эта ночь превратилась для большинства приморских частей и гарнизонов противника в ночь гибели и огневого кошмара.
– Ох, не нравятся мне эти сентябрьские купания под луной, Миша, – усаживался на корме спасательной корабельной шлюпки с пулеметом в руках Жорка Жодин.
– Просто бархатный сезон в этом году не удался, – хрипловатым голосом признал Злотник, пристраиваясь чуть впереди него и благоговейно поддерживая наполненный «лимонками» солдатский вещмешок. – Гриппозный какой-то.
– Не качай борта, босота слободская! – вполголоса прикрикнул на них Малюта, предварительно сняв возникшего в оптическом прицеле румына, одного из двоих, оставленных на миниатюрном мысе в качестве береговой охраны. – Волну под прицел не гони!
Накануне выхода конвоя из Севастополя Гродов специально усилил штурмовую роту своей старой гвардией – группой Жодина, бойцы которой были достаточно обстреляны и хорошо знали местность. Теперь под их охраной находились радист группы и два крепких парня-гребца.
К тому моменту, когда переполненные шлюпки с бойцами штурмовой роты стали выползать на отмели, все прибрежье оказалось очищенным от вражеских постов и, чтобы не позволить врагу прийти в себя, бойцы устремились к деревенским усадьбам[42].
Пока они, перебегая от дома к дому, очищали село от зазевавшихся, паниковавших румын, массированный артиллерийско-пулеметный огонь, который был открыт судами поддержки по южной оконечности деревни, а также по флангам десанта, создавал у румын иллюзию некоего морского нашествия.
Эти панические настроения особенно усилились, когда из переулка на полном ходу выкатилась подвода, буквально забитая – кто как успел запрыгнуть – солдатами. Граната, которую Злотник метнул прямо в гущу тел, почему-то рванула так, словно эта румынская «каруца» подорвалась на противотанковой мине. И понадобилось несколько мгновений, чтобы присевшие от неожиданности десантники поняли, что в подводе, судя по всему, находился то ли ящик с толом, то ли ящики с какими-то артиллерийскими снарядами. Одно ясно было: в этой поднебесной карусели, в которой колеса летели через головы притаившихся под каменной оградой моряков вперемежку с осколками снарядов и частями человеческих и конских тел, – как в видениях апокалипсиса, отразилась вся убийственная химерия нынешней войны.
– Т-ты чт-то, – заикаясь поинтересовался у Злотника сержант Жодин, – вместо одной «лимонки» бросил туда вещмешок со всеми гранатами?
– Д-да н-нет, од-дну, к-как положено, – точно так же нервно отстукивая зубами, заверил его краснофлотец. – Мешок пока при мне.
– Малюта, – приказал сержант, – от-тбери мешок у этого ирода, иначе он половину Григорьевки в воздух высадит.
– Да при чем тут я?! – оскорбленно огрызнулся Злотник.
– Побойся Бога, Миша, мы же не на Молдаванке, – попытался усовестить его Малюта, попутно запуская руки в мешок, чтобы пополнить собственный арсенал. – Кому нужны эти фейерверки? Тебя же учили: аккуратненько надо, аккуратненько!
Гранату под следующую подводу он бросил сам. Причем настолько «аккуратненько», что раненые лошади с оторванным передком понеслись куда-то через огороды, а несколько подоспевших десантников вместе с группой Жодина тут же вступили в рукопашную с двумя десятками полураздетых «легионеров Антонеску», во время которой ни плена, ни пощады никто не ведал.
Уже пересаживаясь вместе с двумя ротами батальона Владыки на подоспевшую из базы канонерскую лодку «Красная Грузия», майор получил радиограмму с берега: «Григорьевка наша. Плацдарм обеспечен. Дроздов».
Комбат Владыка взглянул на ту часть берега, за которой располагалась деревня и откуда все еще долетали взрывы и стрельба, и, покачав головой, возмутился:
– Что это он радирует: «Григорьевка наша»?! Какая, к чертям, «наша»?! Там еще как минимум на полчаса пальбы.
– Любит лейтенант прихвастнуть-покуражиться, этого у него не отнимешь, – признал его правоту Гродов. – Словом, почти как я – в молодости. Но десантник из него все-таки получится, нутром чувствую.
– Сделаем десантником, куда он денется?
– Радируй десанту, – передал комполка по внутренней связи. – «Плацдарм принимаю. Развивай успех на Чабанку».
А еще через несколько минут, уже находясь на канонерке, которая на какое-то время становилась его командным пунктом, Гродов получил переадресованную ему с флагмана радиограмму от пилота ТБ-3 старшего лейтенанта Гаврилова: «Десант сброшен. Наблюдаю бой в районе Шицли»[43].
– Что, и парашютисты теперь уже тоже при деле? – спросил Владыка, выходя вместе с майором из командирской рубки и направляясь на бак судна, которое при своей мелкой осадке вот-вот должно было развернуться у самого берега.
– Причем дел у них, как у крестьянина на жатве, – ответил Гродов, осматривая в бинокль степное поднебесье.
– Вот когда душе морской, из небес отпущенной, по-настоящему развернуться позволено, – мечтательно заключил командир батальона, первым бросаясь к трапу.
– Твоим архаровцам тоже погулять есть где, – напутствовал его Гродов. – Общее направление – Новая Дофиновка. И шоссе, Николаевское шоссе намертво перерезай.
– Противотанковыми рвами вспашу, – архиерейским басом пообещал Владыка. – Причем не в ширину, а во всю длину.
Завершив разговор с командиром полка, Зубов прошелся по кромке берега, где то в одном, то в другом месте моряки разводили костры, чтобы подсушить обувь и одежду. Ветер, прорывавшийся из степных глубин в лиманные плавни, становился все прохладнее, осенними порывами напоминая людям, что блаженные дни бабьего лета ушли, и наступает настоящая осень. Поэтому командир роты разрешил развести костры, но при этом внимательно прислушиваться к небесам, как бы не накликать ими ночных бомбардировщиков, ведь о десанте румынское командование уже наверняка знает.