— Охренеть!
— Такого не бывает!
— Еще как бывает! Никто не знает человеческий организм! Так, что-то где-то среднее по району.
Погода хорошая была, осеннее солнышко пригревало, хотелось раздеться, позагорать. Нельзя. Это не личное время. Чтобы не испачкать брюки уселись на сумки, кто-то сразу начал засыпать. Поп вытащил моток сталистой проволоки и начал что-то мастерить.
— Поп, ты чего?
— Пару петель на сусликов поставлю.
— Оголодал?
— Скучно, — Поп был немногословен, увлеченно собирая нехитрое приспособление.
Тут же к нему присоединился Фома, Шкребтий, Хохол. Кто советом, кто делом помогал. Быстро накрутили штук десять петель, попробовали, как они скользят. Остались удовлетворенными. Подошло время перерыва. Кто курить, а полроты отправилось устанавливать петли на сусликов. На абитуре это было одно из самых главных развлечений.
Поп деловито вытащил из кармана хлеб, что прихватил в столовой. Все, кто участвовал, кто просто смотрел, обсуждали, попадется или нет. Советовали поглубже заколачивать колышек, к которому крепится петля, чтобы сусел не ушел.
Перекур закончился, рота снова разместилась на своих местах. Стали издалека наблюдать. То там, то сям любопытные зверьки высасывались из своих норок. Некоторые обнаглели и стояли столбиками, что-то высвистывая, изредка, быстро чесались по бокам и пытались выкусывать что-то на спинке. Видимо, блох.
— К осени посмотри, какие спины нагуляли. Жирные!
— Супец из них сварганить бы!
— Да, и шашлычок тоже неплохо бы!
— Вы что сдурели! Комбат сказал, что они — враги Варшавского договора, их вообще американцы заслали. Их сначала специально заразили, а потом в Сибирь забросили…
— На парашюте с «Челенджера».
— Во-во.
— Лучше бы батальон баб сбросили, чтобы они меня до смерти изнасиловали.
— Они потом заявят, что беременные все от тебя. Что делать-то потом будешь?
— Они — враги, значит, напинаю кованым мокрым сапогом в живот и все дела.
— С бабами худо и без них никуда.
— Мне дед рассказывал про одну дамочку. Сталкивался с ней. Дело в 1945 году.
— Он ее того… Ошкурил?
— Не ошкурил, «завел за корягу».
— Обманул, значит, честную девушку?
— Ну, типа того… Но! В интересах Родины!
— Ух, ты! И такое бывает!
— Расскажи!
— Война к концу идет, а дед всю войну провел на охране границы. Сам говорит, что формальность. Чего границу с Монголией охранять-то. Но бросить нельзя! Непорядок. Они, вроде как и с нами, социалистическое государство, но и догляд за всеми нужен. Но и кормили слабо. Все для фронта, все для Победы. И вот решил демаркировать границу.
— Чего? Чего с ней сделать?
— Уточнить, где чья земля. Где наша, а где монгольская.
— А-а-а! Ясно.
— Ну, вот с нашей стороны поручили это дело деду, он начальником пограничников там был. А от Монголии дочь Чойбалсана, в то время он правил у монголов.
— Девочка хоть симпатичная была?
— Не спрашивал, но думаю, что бойцам, что служили тогда, она очень глянулась. Ну, вот они встречаются делегациями у пограничного столба. У монголов не было тогда пограничников, да и карты были тогда условными, приблизительными. Это наши пограничники охраняли границу. Дочка говорит, что этот столб должен быть перемещен на пять километров вглубь Советского Союза…
— Вот, сука!
— Баба, что с нее возьмешь!
— Я же говорю — сволочь!
— Мой дед говорит, не могу — меня расстреляют. А она свою линию гнет, мол, давай тащи столб пограничный, а то протокол не подпишу. Деду тогда секретная инструкция пришла, мол, вести себя дипломатично, не накалять обстановку, но и спуску не давать. Вот и крутись между молотом и наковальней. Дед тоже упирается рогом, не могу, к стенке поставят, у меня семья, ребятишки сиротами останутся. И так они пару часов. Диалог слепого и глухонемого. Каждый свою линию гнет. И дед потихоньку начинает сдавать позиции, мол, давай так. Я столб оттащу, но мне бойцов кормить надо, форма прохудилась. Она ему пятьдесят овец, да десяток лошадей, с дюжину полушубков. Дед тогда бойцам своим говорит, тащите столб на пять километров вглубь территории. Все. Столб ставят. Овец перегоняют, лошадей туда же, овчинные полушубки. На новом месте монголы накрывают стол, выпили, хлопнули по рукам, встреча послезавтра через двадцать километров по границе. Только гости уехали, дед команду бойцам, от прежней метки, тащите столб на пятнадцать километров вглубь монгольской территории. Вот так дед и своей земли не отдал, и солдаты были накормлены.
— Молодец дед у тебя!
— Здорово!
Полянин Вадик наблюдал за сусликами, как они ныряли в норки и выскакивали из них, в петли идти не хотели. Забавные зверьки.
Он начал рассказ.
— Я еще мелким был, лет десять, и чего-то с батей поехали в Туву. Не помню, то ли к родственникам в гости или на охоту. Не помню. Это я к слову, что тогда твой дед границу метил между Тувой и Монголией.
— Ух, ты! Два связанных рассказа! Может, твой батя «дрючил» дочку того монгольского вождя?
— Какого вождя?
— Так у нас все, кто у власти — вожди. Ленин — вождь? Вождь! Так и тот, как его там «Чего-то и где-то там», тоже вождь!
— Нет! Батя у меня мамку любит! — Поляна серьезно покачал головой. — Так вот! Приехали мы к родственникам, они нас потащили на большущее озеро в Туве. Просто огромное озеро! Мы с батей барахло из машины сбросили, начали его разбирать, а дядька — местный он, и мужики с ним, что были, говорят, мол, обождите малость. Мы в непонятках. А они говорят, что тувинцы — язычники, попов у них нет, но в духов крепко верят. И для того чтобы все зашибись было, нужно, чтобы духи одобрили нашу стоянку.
— Поляна, ты гонишь чертей!
— Чтобы духи одобрили?
— У них, что, запрос в трех экземплярах подписать или справку взять?
— Да нет! Слушайте, не перебивайте, а то собьюсь! — Вадик досадливо махнул рукой на болтунов. — Так, вот, вокруг озера сопки, ну, холмы такие. И только мы, значит, приехали и стали сбрасывать багаж, на всех сопках суслы появились. Ну, суслики. И не чета местным! — кивок в сторону местных зверьков, что сновали возле своих норок, не желая идти в петли. — Те, были раза в два или в три поболее нынешних. Из трех таких зверят можно и шапку добрую справить, а сварить, мужикам пятерым поужинать. Вещь! И мясо доброе, мех неплохой, главное, чтобы шкурку сильно не попортить. Либо в глаз из мелкашки или на петлю, как Поп. Так вот. Нужно же духов умаслить, вот мужики местные в чашку-плошку эмалированную выливают полбутылки водки, ломают полбуханки хлеба белого и в гору, на сопку эту, где суслов много. Поднимаются. Хлеб ломают на несколько больших кускманов. Ставят водку на землю в чашке, пиале, хлеб неподалеку укладывают, и вниз. Мы стоим, смотрим, не понимаем, чего дальше-то будет? А только мужики ушли, суслы из норок вышли, посмотрели. Самый большой суслик, как кошка, такого размера, жирный, спина переваливается с боку на бок, подошел, не спеша к пиале с водкой, понюхал, встал столбиком, свистнул что-то по-своему. Потом в лапки взял пиалу, несколько раз лакнул водки, пиалу поставил на место, отошел к хлебу, взял в лапки, погрыз, и в сторону отошел. Водку, значит, закусил. Постоял столбом и брык на бок, спит. Другой сусел подошел, полакал водки, хлебушкой закусил и тоже отвалился на боковую. И так они по очереди. С других сопок потянулись грызуны. Им водки надо пару капель. Поспали, снова по очереди водку лакать, да закусывать…