Они следили, ждали, вчера вечером пришла пора — дождь, близится новолуние. Успешно схватили добычу, почти вошли в дверь, и тут...
— Не важно, за кем он следил, — сказал Стросс. — Теперь знает тебя и Адриана. А еще что?
Илаю не нравилась спокойная уверенность детектива.
— Если следит за палатой, то и тебя знает.
Стросс перестал расхаживать.
— Черт! Я думал, лично надежней, чем по телефону...
— Правильно. Посмотрим в лицо фактам: насколько нам известно, он вполне может знать всех двенадцать членов Круга. Меня вот что больше интересует: зачем он на нас напал? У него при себе телефон. Мы с Адрианом были безоружными. Мог бы просто отойти подальше и набрать 911.
— А он этого не сделал. — Стросс растер шею костлявыми нервными пальцами. — Утащил мальчишку, потом позвонил. Стал бы героем, да взял и слинял.
— И нож с собой унес, — добавил Илай. — Зачем? На нем ведь не его, а мои отпечатки.
— Кровь его вместе с твоей.
Илая мороз прохватил по спине. Моя кровь... Ему нужен образец моей крови... Для какой-нибудь собственной церемонии?
Детектив хватил кулаком по спинке кровати:
— Сплошная бессмыслица. Разве что...
— Что?
— Разве что этот тип знает о Круге и о наших связях. Мне, например, этого не хотелось бы.
В самом деле. Двенадцать человек — Илаю хотелось завести двенадцать учеников, — составлявшие Круг, держат в руках очень важные разнообразные ниточки в средствах массовой информации, судопроизводстве, юриспруденции, даже в полиции. Он один не имеет влияния в обществе. Но создал Круг и руководит церемонией.
— С агнцем проблем не возникнет?
Стросс покачал головой:
— Помнит только, как его схватили, прижали к лицу пахучую тряпку, и все. — Он оглянулся на дверь, заговорил еще тише: — Кстати, насчет агнца. Запасной имеется?
— Грегсон одного присмотрел, хотя думает, что не пора еще брать.
— Ну так пускай ускорит дело. Если пропустим окошко...
— Знаю. До равноденствия остается еще одно новолуние.
Церемония ежегодно проводится в новолуние между летним солнцестоянием и осенним равноденствием.
— Впрочем, у нас еще есть время.
Катастрофическая и постыдная неудача с вьетнамчиком-ангцем. Вполне созрел, Круг собрался бы, церемония совершилась бы прошлой ночью, все успокоились бы до следующего года.
— Знаешь, что мне больше всего не нравится? — сказал детектив. — Ты на больничной койке. Благодаря церемонии должен быть неуязвимым. По крайней мере, сам так утверждаешь. Как это объяснить? — Он махнул рукой на капельницы.
Тот же вопрос мучил Илая с той минуты, когда в плоть вонзилось острие его собственного стилета.
— Не знаю. Двести шесть лет провожу церемонию, и никогда не случалось ничего подобного. Пережил войны, потопы и землетрясения без единой царапины. А вчера вечером...
— Да. Вчера вечером оказался беззащитным. Можешь растолковать?
Илаю его тон не понравился. Что там — нотка враждебности? Или страха?
— Дело, по-моему, не во мне, а в агрессоре. Лично испытав на себе превосходящую силу и слыша от тебя, что выследить его невозможно, прихожу к мысли, что это не простой человек...
Илай умолк, осененный прозрением. Все вдруг стало ясно.
— Что ты хочешь сказать? — Детектив напряженно склонился к нему.
— Единственное объяснение вчерашних событий заключается в том, что он сам проводит церемонию.
Разумеется. Иначе быть не может. Объясняется, почему он унес ребенка, почему не сдал Илая с Адрианом в полицию, даже зачем забрал нож. Не хочет разоблачать Круг — хочет взять его под контроль, занять место Илая, для чего ему требуется кровь вождя.
— Потрясающе! — воскликнул Стросс. — Просто здорово, черт побери! И как же мы с ним справимся?
Илай продолжал говорить тихим и ровным тоном. Не время для паники.
— Как со всеми другими. В твоем распоряжении ресурсы лучшего в мире полицейского департамента. Воспользуйся ими и отыщи его. Найдешь — веди ко мне.
— Я думал, ты один руководишь церемонией.
— То, что знаю я, могут знать и другие. Не беспокойся об этом. Твоя задача ясна: ищи его, Фредди. Найди и приведи ко мне. Я с ним сам разберусь.
Джиа вышла от «Мейси» с полными покупок сумками в обеих руках, направилась на край тротуара в поисках такси. Нахватала неплохого барахла, в котором Вики через месяц пойдет в школу.
Интересно, бросит ли на нее таксист по дороге домой такой же удивленный взгляд, каким смотрел тот, что вез ее сюда. Наверно. И не удивительно: женщины с Саттон-сквер не бегают к «Мейси» на бросовые распродажи.
Скорее всего, принял меня за няньку, живущую в доме, решила она.
Хоть я и живу в одном из лучших городских кварталов, ребята, но существую на заработок свободного художника. Имею энергичную дочку, которая все снашивает, из чего не вырастает. Поэтому, когда «Мейси» объявляет распродажу, я еду.
Шагая по тротуару, она увидела чернокожую женщину с микрофоном, рядом с которой стоял здоровый парень, пристально глядя в объектив телекамеры на плече. Женщина казалась знакомой, только одета была как-то странно: блузка и пиджак на верхней половине не гармонировали с нижней в джинсах. На Геральд-сквер было полно народу, а вокруг женщины толпа собралась еще гуще.
Наконец Джиа узнала в ней репортершу с местного телевидения, то ли со второго, то ли с четвертого канала. Женщина ее заметила и направилась к ней вместе с парнем.
— Простите, — сказала она, выставив микрофон. — Я — Филиппа Вилья, новости, четвертый канал. Не согласитесь ответить на «вопрос дня»?
— Смотря на какой, — бросила Джиа, не останавливаясь.
— Слышали о похищении и спасении маленького Дук Нго?
— Конечно.
— Очень хорошо. — Мисс Вилья ближе поднесла микрофон. — Вопрос дня таков: заслуживают ли насильники над детьми смертной казни?
Джиа вспомнила, что почувствовала нынче утром, вообразив похищение Вики. Или надругательство над ребенком, который в ней зреет.
— Имеется в виду, после кастрации? — уточнила она.
Журналистка заморгала, в наблюдавшей толпе послышался смех.
— Мы говорим только о смертной казни. Да или нет?
— Нет. — Джиа сдержала злость, отвращение. — Смерть — слишком большая милость для насильника над ребенком. Похитителя мальчика надо кастрировать... Потом руки отрезать, чтоб он никогда не касался другого ребенка, потом ноги, чтобы не гонялся, язык, чтобы не заманил в машину, потом глаза выколоть, чтоб больше не заглядывался на детей. Нос оставим, пусть нюхает свою гнилую вонь.