Катрин помедлила немного, а потом приняла из его рук флягу и тоже пару раз глотнула.
– Чудесный, – прошептала она. – Что это?
– Сорокалетний мартель, – ответил он, закручивая крышку. – Итак, как насчет Орлова?
– Не надоело вам?.. Что вы хотите знать?
– Все. Что он за человек?
– Просто человек. Может, немного более равнодушный и беспринципный, чем остальные. Тот, для которого центр мироздания – он сам, ну а мы, женщины, ему успешно в том подыгрываем. Как выяснилось, он изменял мне направо и налево, но обвинял меня во всех немыслимых грехах, словно я – жительница Содома.
– Но он любил вас, – Джош произнес это как полу-вопрос, полу-утверждение.
– Наверно. Но это была очень жестокая любовь.
– Конечно, любил, – слегка улыбнулся Нантвич, – вас невозможно не любить, и я охотно верю, что все ваши друзья влюблены в вас по уши.
– Ну что вы! – она так энергично тряхнула головой, что длинный хвост даже хлестнул ее по щеке. Перехватив крайне заинтересованный взгляд американца, чуть задержала руку у волос, отливавших на солнце горьким шоколадом. Он, не таясь, любовался ею.
– Вы ошибаетесь, – за темными очками не было видно ее глаз, но голос звучал смущенно. – Антон, например, всегда относился ко мне как к подруге.
– Антон? Это один из вашей компании? Никогда не поверю, что мужчина, если он не слепой, может относиться к вам исключительно по-дружески. А впрочем, даже если и слепой. От вас пахнет по-особому, – пояснил он.
– Чем это от меня пахнет? – спросила Катрин, опустив нос к воротнику пальто песочного цвета. От воротника веяло Шалимаром – ее последним увлечением.
– Ах, вот оно что! – рассмеялась она. – Это всего лишь Шалимар!
– Вчера это был не Шалимар, – возразил он. – И я не про духи.
– Не хочу уточнять, о чем вы говорите, – поджала Катрин губы. На самом деле, ее охватила паника. Она прекрасно понимала о чем он, и ей это нравилось с каждой минутой все меньше. Или больше?..
– Вы думаете об Орлове? – спросил Джош, и Катрин сделала рукой неопределенный жест. Не рассказывать же ему, о чем она на самом деле думает.
– Вы все еще любите его? – спросил он с интересом. – Ну, хотя б немного?
Катрин опешила от такой наглости. Что он себе позволяет?
– Уж это вас вовсе не касается, агент Нантвич, – она сняла очки. – И хватит об Орлове! Мне больше нечего о нем рассказать.
– Так-таки нечего? – Нантвич смотрел на нее с недоверием. – Вы опять рассердитесь, Катрин, но, извините, я вам не верю. После стольких лет…
– Дело ваше, – холодно ответила она. – Мне все равно. В конце концов, какое вам дело до Орлова и моих с ним отношений? Какая вам разница, что я к нему чувствую?
– В самом деле, какая мне разница? – серьезно ответил Нантвич. – Я федеральный служащий и должен просто исполнять свои обязанности. Но зачем-то лезу к вам в душу – на что у меня абсолютно нет прав. Думаете, я не вижу, насколько вам неприятны мои вопросы?
Катрин открыла было рот, чтобы возразить, но не нашла что сказать. Ей не казался неестественным его острый к ней интерес – странно, она принимала его почти как должное. Но она совершенно не представляла, как ей себя вести – едва она делала попытку отгородиться от спецагента, то выглядела чуть ли не хамкой перед таким безупречным джентльменом, но малейшее ее откровение вызывало у него настолько живой интерес, что она теряла самообладание и опять начинала ему грубить.
– Мне не безразличны ваши чувства, Катрин, – продолжал Нантвич, – потому что вы сами мне не безразличны. Это ведь так очевидно, правда? И если вам настолько невыносимо вспоминать Олега Рыкова, давайте прекратим. В конце концов – все давно в прошлом: и одержимость Рыкова вами, и его ненависть к Орлову, – Джош снова открутил крышку фляги и протянул ее Катрин. Та, не колеблясь, приняла ее и поднесла к губам.
– Да, – кивнула она. – Все ушло вместе с ним.
– Вам жаль?
– Что? – она чуть не подавилась мартелем. – О чем это я должна жалеть?
– О том, что он умер вместе со своей любовью к вам? Видите ли, Катрин, самая неразрешимая проблема в жизни – это причиняемое страдание, и женщину, терзающую сердце, которое ее любит, не в силах оправдать никто – ни самый милосердный судья, ни даже она сама.
Катрин онемела на мгновение, но потом, сглотнув ком в горле, хрипло спросила:
– В чем вы меня обвиняете? В том, что я не ответила ему взаимностью? Вы в своем уме?! – ее голос вибрировал, как гитарная струна, натянутая и отпущенная напряженным пальцем музыканта. – Как вы посмели…
– Катрин, не обижайтесь! – нервно воскликнул он. – Я всего лишь…
– Вы жестоки. Никто не пытался внушить мне чувство вины за его смерть, – Катрин не слушала агента. Ее трясло от ярости. – Значит, по-вашему, я его терзала?
– Катрин, простите, – Нантвич успокаивающе сжал ее пальцы. – Простите.
Она высвободилась. Катрин не ожидала, что его слова отзовутся в сердце столь жгучей болью. Нет, Катрин не чувствовала вины – с какой стати она должна ее чувствовать? Но то, что он сказал, прозвучало как обвинение, и Катрин оскорбилась: – Я требую объяснений!
– Катрин, вы сами решили продолжать этот неприятный разговор, – констатировал спецагент. – Воля ваша.
У нее не было ни малейшего желания обсуждать с ним страдания и боль, выпавшие на ее долю, но она не могла оставить все как есть.
– То есть, хотите сказать, он погиб из-за меня? – сухо спросила она.
– Конечно, – кивнул он. – Будем называть вещи своими именами: шею ему свернули со знанием дела. Ваш муж? И вы ему не помешали.
– Я не могла ему помешать, – отчеканила Катрин. – У меня руки были прибиты гвоздями к деревянному щиту. И ноги тоже. Не желаете взглянуть?
Она сорвала перчатку и жестом королевы протянула руку Джошу. Он, чуть опешив, взял ее ладонь и поднес к губам. Сначала поцеловал, а потом стал рассматривать бледно розовый след на запястье.
– Странный способ Рыков выбрал, чтобы убить вас, – пробормотал он, поглаживая отметину пальцем. – Гораздо более жестокий, чем для остальных жертв. Вы не задумывались – почему?
– Не знаю, – процедила она. – И не хочу об этом думать!
– Напрасно, – он не отпускал ее руку. – Вы ранили его очень больно. Что вы ему сказали? Чем оскорбили?
– Как вы смеете! – она резко выдернула ладонь.
– Я веду расследование, – мягко отозвался американец. – И мне необходимы детали, даже мельчайшие.
– Конечно, я оскорбила его, – проговорила она так тихо, что Джош еле расслышал.
– Что? – переспросил агент.
– А что мне оставалось? – Катрин надела перчатку и снова нацепила на нос очки. – Что мне оставалось, я вас спрашиваю? Спасибо ему сказать? Я кричала, что ненавижу и презираю его. И это было правдой.