– Око за око, – прошептала Анна.
– Именно, детка. Катрин наследовал ее сын, и именно он засекретил эту организацию так, что о ней до сих пор мало кто, кроме ее членов, слышал. Во главе Паллады стоит Магистр, ему подчиняется совет из двенадцати человек – командоров, и в разных странах мира есть отделения этой организации, в которой состоят рыцари-палладины. Рыцари – это исполнители, но не подумай, что ими манипулируют. Паллада – организация абсолютно добровольная, и, как правило, каждый рыцарь – это тот, кому она однажды помогла, защитив от несправедливости или отомстив за смертельную обиду или преступление. Крайне засекреченная, но щедро финансируемая из благотворительных источников, она вмешивается только, если правосудие бессильно или преступно. Никогда они не вмешаются, пока есть возможность легального юридического решения. Но при бездействии правосудия вмешивается Паллада, и нет более безжалостного и неподкупного палача. Они внимательно вникают в детали, но не судят – они выполняют желание обиженного. Возмездие всегда адекватно преступлению, и порой тот, кто совершил это преступление, сто раз предпочел бы законный суд. Но чаще всего бывает уже поздно.
– И что? – вопросительно поняла брови Анна. – Эти трое? Их наказали?
– О да! – кивнула Жики. – Об этом писали во всех газетах – Вильке и Айсс лишились семей. Семья Вильке сгорела однажды ночью, а он стоял, привязанный к дереву и смотрел, как горит его дом. Когда все было кончено, то он сошел с ума и сдох спустя пару лет. Семья Айсса пошла на корм пяти диким кабанам – в Австралии это очень грозные животные, а в сезон засухи, когда нечего есть, нет зверя опаснее и коварнее. Айсса тоже заставили смотреть на эту страшную картину – а когда кабаны закончили с его женой и дочками, закусили самим Айссом. И все это – под Танго Смерти. Они должны были понимать, что это – возмездие.
– Жики, – вскричала потрясенная Анна. – Это же убийство! В чем были виноваты их семьи – жены и дети? Кто мог пожелать такое? Ты?
Жики кивнула.
– Я и Моник. Она лишилась сестры по милости этих подонков. В нашем лагере по их приказу убили около пяти тысяч человек – таких же невинных, как жены и дети этих нацистов. Да, мы так пожелали.
– И у тебя ничего не дрогнуло в душе?
Жики смотрела куда-то мимо Анны.
– Не помню. Это было давно. Они страшно кричали – женщины, дети, звали на помощь. А как же орали эсэсовские подонки…
– Я не могу поверить, что ты это сделала… Не могу. – Анна побледнела как смерть, она прижимала к груди руки, судорожно сцепленные в замок, и не переставая, качала головой.
– Да, деточка… Я сделала. Не собственными руками, конечно, этим занимались специально обученные люди. Но мы стояли и смотрели на происходящее. Мы могли в любой момент все прекратить – и не прекратили. Мы отомстили. Бог нам судья.
– Бог вам судья, – прошептала Анна.
– Ты больше не сможешь уважать меня? – грустно спросила Жики.
– Как я могу тебя судить? Какое я имею право?
– Не думай, мой выбор преследует меня до сих пор. Призраки приходят каждую ночь. Они собираются вокруг моей постели и смотрят на меня, не отрываясь: с одной стороны – мама и многие другие узники, которым не суждено было выйти из лагеря, а с другой – жены и дети, которые заплатили жизнью за преступления своих мужей и отцов.
– И как же ты живешь с этим?
– Так и живу. Готовлюсь к встрече с ними…
– Ты ничего не сказала про доктора, – вспомнила Анна. – Но я уже боюсь спрашивать…
– Напрасно боишься… У доктора, как оказалось, в Австрии была жена. Ее изнасиловали ваши, русские солдаты – целый взвод, и она умерла от кровотечения. Паллада здесь не при чем. Свершился Божий суд. Грюнвиг сам сдох от тоски по ней, повесился через три дня после того, как узнал. Мы сочли себя отомщенными.
– Ужас, – Анна представила себе взвод солдатни – голодной и озлобленной, пьяной от сознания собственной безнаказанности, и ее передернуло.
В голосе Жики звучала скорбь.
– Да, жестоко. Особенно, когда проходит время, и раны заживают. Но уже ничего не изменить – дело сделано.
– То есть, ты жалеешь о своей мести?
– Иногда, – честно ответила Жики. – Иногда мне кажется, что нужно уметь прощать. Но это дано немногим. В большинстве своем люди, которых обидели, унизили, растоптали, которым разрушили жизнь, жаждут мщения. И хорошо, если есть возможность утолить эту невыносимую жажду, от которой многие сходят с ума…
– И Паллада существует до сих пор? – спросила Анна задумчиво.
– Конечно, – Жики даже удивилась ее вопросу.
– А как с ними связаться?
– Никак. Они сами тебя находят, если надо.
– А откуда они узнают, что нужны?
– О! – воскликнула Жики. – Во-первых, беззаконие и несправедливость должны быть вопиющими. А во-вторых, Паллада опутывает мир, у нее везде агенты, доступ во все электронные сети, и нет сведений, которые бы она не могла получить. Паллада найдет кого угодно и где угодно, кого быстрее, кого медленнее, но скрыться от безжалостных палачей – а это именно палачи, а не судьи – невозможно.
– Катрин де Бофор, ты сказала? Внучка Моник – ее зовут…
– Изабель де Бофор, все верно, – Жики кивнула. – Ее муж – прямой потомок той самой Катрин, если легенда правдива. Только организация давно уже вышла из-под контроля семейства Бофор. Теперь Магистр избирается двенадцатью командорами – как папа Римский избирается кардиналами.
– А ты имеешь отношение к этой… Палладе? – прямо спросила Анна, и Жики отвела взгляд.
– Даже если б и имела, – проскрипела она, – я бы тебе не сказала. Это тайна.
Однако Анна не собиралась сдаваться. В памяти всплыл инцидент, не дававший ей покоя уже пару лет.
– Тогда, в Москве, в первый день… Мы с тобой обедали в пиццерии, и к тебе подошла странная пара. Они выказывали тебе такое почтение и любовь, словно ты тот самый Папа Римский.
Тангера не отвечала, а Анна продолжала достаточно уверенно:
– Скажи мне правду, Жики. Ты – Магистр?
Старая дива усмехнулась и отрезала:
– Нет.
Видимо, она не кривила душой. Врать Жики не умела, не любила, и потому, тяжело поднявшись с кресла, отправилась на кухню – быть может, чтобы избежать дальнейших настойчивых вопросов.
– Ты будешь кофе? – крикнула она оттуда. – Когда надо – вечно этой прислуги нет. Зачем ты отпустила Люсьену?..
Конец апреля 2012 года, Лондон
– Ради бога, Серж! – Катрин в отчаянии опустила голову на руки. – Я тебя умоляю… Я больше не могу здесь… Я изнываю здесь… я умру здесь…
– Катрин, милая, – Сергей положил ладонь ей на затылок. – успокойся, постарайся понять – я не могу сейчас уехать. Контракт только что продлен еще на год.