— Что делать? — спросил я у своего непосредственного начальника А. Адамишина.
— Посмеяться, потом подождать, пока Ковалев уедет в командировку, и подписать у другого зама.
К счастью, в командировки Ковалев ездил часто. Однажды он куда-то отбыл как раз во время написания заключений; мои коллеги, получившие отчеты от своих посольств, шустро подписали свои заключения, но посольство в Швейцарии с отчетом затягивало.
Наконец отчет пришел, звоню в секретариат Ковалева. Мне говорят: Ковалев будет после обеда. Я срочно бегу к заместителю министра И. Земскову.
Добрейший Игорь Николаевич спрашивает:
— Когда вернется Ковалев?
— Сегодня после обеда, — признаюсь я.
И Игорь Николаевич подписывает заключение. Он тоже очень хорошо знал, что такое Ковалев.
У Ковалева была слабость: он писал стихи, писал много и плохо. Но очень хотел, чтобы его приняли в Союз писателей. Он отправлял на длительную стажировку в Италию поэтов, посылал во Францию композиторов, которые писали песни на его стихи. Но в Союз писателей его не приняли.
Именно Ковалева выбрал Горбачев для получения от его имени Нобелевской премии. Вот уж поистине права французская пословица «Помощник черта тоже с рогами».
223. МИД и его поэты. Поэт второй — третий секретарь
А поэт был у нас в отделе. Толя Пшеничный. Член Союза писателей, настоящий поэт. Ковалев об этом не знал. Толя скрывал свою причастность к литературному цеху, а мы ему помогали, ибо понимали: если Ковалев узнает, что какой-то третий секретаришко — член Союза, то в МИДе Толе не удержаться.
Мы с Толей часто дурачились, переходили на белый стих и иногда так заговаривались, что не могли остановиться. В лифте объяснялись стихами:
— Не знаю я, что взять мне на второе?
— Как в прошлый раз, возьми котлеты с рисом.
— Как надоели эти мне котлеты…
На нас смотрели, как на сумасшедших.
Толя всегда куда-то торопился, где-то что-то писал, где-то выступал. Прибегал в отдел, запыхавшись, и еще из дверей спрашивал:
— Мне кто-нибудь звонил?
Однажды я решил над ним подшутить:
— Тебе звонили. Просили приехать в воскресенье.
— В воскресенье! — взвыл Толя. — Во сколько?
— В семь утра.
— Ну это слишком! Утром в воскресенье. Куда?
— На Черную речку.
Толя не был москвичом и сразу не врубился.
— Кто хоть звонил? Как фамилия?
Я под общий хохот ответил:
— Какой-то Дантес.
Недавно Толе исполнилось 60 лет. Он по-прежнему пишет замечательные стихи.
224. Качественная эволюция заведующих кафедрой философии
Работая деканом Центральной комсомольской школы, я командовал кандидатами и докторами, а сам ученой степени не имел. Среди тех, кто настойчиво предлагал мне свою помощь, был некто Спиридон Спиридонович, как нетрудно догадаться, Спиридонов, великий сын не то марийского, не то чувашского народа. Он защитил докторскую по своему национальному акыну, которого представил как мыслителя и демократа.
— Ничего нет проще, чем защитить диссертацию по гуманитарным наукам, — наставлял он меня. — Пишешь чего-нибудь и рассылаешь рецензентам. В научном мире не принято говорить, что ты дурак, поэтому пришлют тебе с пару десятков замечаний. А ты не торопишься, внесешь все замечания и через год снова пошлешь. Лет через пять они поверят, что ты действительно не считаешь себя умником, и твое дело сделано.
Я его увещеваниям не внимал, да и вскоре перешел в МИД.
В министерстве к степеням относились косо, однако занимать какие-то должности на международной стезе с дипломом химического факультета МГУ было не очень уютно. И снова возник Спиридонов. К тому времени он получил назначение на должность заведующего кафедрой философии в Калининградском университете. Это дало основание моим друзьям судить о качественной эволюции заведующих этой кафедрой «от неустойчивого идеалиста Канта» до «стойкого марксиста Спиридонова».
И я сдался.
225. Экзамены на кандидатский минимум
Экзамены на кандидатский минимум я сдавал в Экономико-статистическом институте.
С политэкономией (это был экзамен по профилирующей дисциплине) получилось весело. Заведующий кафедрой за неделю до экзамена сообщил мне, о чем попросит рассказать, и набросал пять дополнительных вопросов. Когда я изложил основную тему, а это был второй том «Капитала», и он начал задавать дополнительные вопросы, после третьего кафедра возмутилась, преподаватели решили, что он меня заваливает. «Так нельзя! — возмутилась какая-то дама. — Неужели недостаточно того, что он изложил!» Мой благодетель сначала не понял, в чем дело… потом в ресторане мы долго хохотали.
Когда я пришел на кафедру иностранных языков сдавать французский, то после первой же произнесенной мною фразы на языке Мольера преподавательница со словами: «Что же вы не предупредили раньше!» — перешла на русский язык. Минимум по философии я сдал приятелю Спиридонова в ресторане.
226. Любимый ученик
Руководителем мне назначили Эноха Яковлевича Брегеля. Тогда ему шел девяностый год. Он до революции ругался (причем письменно!) с Лениным, но его тем не менее не посадили. Он был автором обстоятельных трудов по мировой экономике, отрасль знания самая для дипломата подходящая.
Я получил от него, кроме напутствий, массу заданий и благополучно отбыл в командировку в Алжир.
Когда через год я приехал в Москву в отпуск, естественно, не написав ни одной строки, то отправился в институт на встречу с руководителем. Отправился без энтузиазма. Первым, что я услышал, было: «Эноха Яковлевича уже нет среди нас». Что поделать. Годы. Я принялся ходить по кабинетам и представлять себя как «любимого ученика» великого человека. Но заметил, что на меня смотрят косо. Ошибку свою я понял не сразу. Оказалось, что Энох Яковлевич не только не умер, а очень даже жив и проживает в Израиле, куда эмигрировал.
Осознав, что для государственного служащего и коммуниста, как бы теперь сказали, «позиционировать» себя в качестве любимого ученика такого человека, более чем небезопасно, я ушел. Ушел из большой науки навсегда.
Утешился я высшими вечерними дипломатическими курсами, где заниматься было необременительно, ибо я сам читал там лекции. А что касается зачетов в виде бесед, то их надо было сдавать друзьям-коллегам. И кроме того, если бы мне вздумалось сдавать зачет по Швейцарии, то сдавать его мне бы пришлось самому себе.
227. Спасти дипломата Владимира
Я уже выходил из дома, когда раздался телефонный звонок.
— Спасай.