К утру Азов был целиком во власти русских, а Ромодановский и Ордин — Нащокин подсчитывали трофеи.
Им досталось восемнадцать галер, две в плохом состоянии — остальные хоть сейчас в море, три десятка легких шлюпов, и даже один фрегат. Не говоря уж о казне крепости — весьма неплохой. Были захвачены более тысячи пленных (было бы больше, но опьяневшие от крови воины не щадили никого) и освобождено порядка трех тысяч рабов и рабынь. Пленных загнали в несколько домов и на рабский рынок и теперь переписывали — кто, откуда, чем занимается…
За высокопоставленных взять выкуп. За бедноту вроде янычар…
Ну, не отпускать же?
Пусть работают, крепость восстанавливают! Стену надобно заделать и поскорее!
Рабов также переписывали. Русичей отправят на Русь — нечего им здесь маяться. Остальных же — да туда же! Для начала! А там денег заработают и пусть себе катятся в свою неметчину или Венецию, откуда они родом, но не за казенный же счет!
Ромодановский отложил в сторону перо и посмотрел на Воина Афанасьевича.
— Не думал я, что такое возможно.
— А то и не возможно, — хитро усмехнулся мужчина.
— Вот как?
— Конечно! Не бывает такого, чтобы стены на воздух взлетали! Ты ж понимаешь…
— И никто ничего не видел. Но разговоры пойдут…
— Тех, кто был под стеной, я припугнул, они промолчат. Да и то — их в царевичеву школу скорее всего возьмут. На хозяйство, али еще куда. Остальные же знать ничего и дальше не будут. Скажем, что Богу молились…
— Богохульствуешь.
— Не — а. Разве Бог не даровал нам победу?
Ромодановский дернул плечом.
— Это‑то мы скажем. А мне можешь правду рассказать? Откуда такое чудо?
— В царевичевой школе изобрели, — выдал Воин 'тайну'. Чего уж тут таить, когда все на виду, все на глазах… Кому другому можно бы и солгать, но Ромодановский знать может. Мужик он умный и серьезный. И Русь любит без меры и памяти, иным у него бы и поучиться не грех.
— И кто?
— Сам точно не знаю. То у царевича спросить надобно, но ученых туда много приглашают. Недавно, эвон, аж из Гамбурга какой‑то купец приехал. Вроде как он еще и алхимией занялся и что‑то интересное получил…*
* Хенниг Бранд первый получил фосфор и даже показывал фокусы с ним — благо, светящееся вещество. А потом уж секрет разошелся по миру. Прим. авт.
— В кои‑то веки они не просто о философии рассуждают, но и дело делают. А мальчишка хорош…
— Я ж там постоянно. Ты мне поверь, Григорий, лет через десять таких ребят много будет…
— Нам, старикам, останется только в гроб укладываться?
Воин фыркнул.
— Я бы погодил. Вот ежели Ени — Кале возьмем, тогда и помирать не жалко.
— А коли удержим ее — так вдвойне. А ведь можем…
— Нас там никто не ждет…
— Да я и сам не ждал бы. Мы должны были в Азов упереться, осаждать его, и кабы только года через два…
Ответом была насмешливая улыбка. Ну да. Какие два года, когда вот они — сидят и до Азовского моря — пешком дойти. Можно ноги в нем помыть, коли такая фантазия промелькнет.
— А какие у нас потери?
— Человек пятьдесят, не больше.
Воин кивнул.
— Многовато, конечно, ну да ладно. Выслушаешь, о чем царевич попросил?
Григорий кивнул. Теперь‑то конечно, выслушает. Как не прислушаться к человеку, который такое может придумать? Хорошего наследника государь вырастил, замечательного просто.
— Он просил разбить наших людей на отряды — по сто — двести человек и пустить прочесывать степь. Находят татарское селение — и зачищают.
— Это как?
— Мужчин, кто за оружие схватится — убить. Кто не схватится — в плен. Женщин и детей также в плен.
— И что с ними делать?
— Так с нами и калмыки идут, и башкиры — вот коли им понадобятся эти твари, пусть к себе и забирают. А коли нет — гнать их с полуострова поганой метлой… кто останется.
— Останется?
Воин чуть покривил губы.
— Государь царевич — добрый, да мальчик он еще. Как представил, что селения вырезать придется…
— Не видел он селений, в которые эти твари приходили. Как там воронье пирует, не видел.
— Молод он. И что?
Григорий опустил глаза. Да, молод. И милосердие пока царевичу не в укор.
— Молодость — это такой недостаток, который со временем проходит, — усмехнулся Ордин — Нащокин. — А пока… ты ж знаешь, что в каждом селении этих тварей есть по нескольку десятков рабов.
— И?
— Вот им и поручить решать судьбу своих бывших хозяев.
Ромодановский хмыкнул.
А почему нет? Именно рабы и разберут, кто плохой, кто хороший, кто жить достоин, а кого придавить бы…
— Я сегодня приказ отдам. А нам надобно здесь укрепиться — оставлю тысяч пять, пусть работают…
— А остальные?
Ромодановский хитро прищурился.
— Сколько мы кораблей захватили?
— Да немало. И что?
— Сейчас по степи идти — глупее не придумаешь. Нет уж, пускай, башкиры по ней скачут, татарские стойбища разоряют, ежели отряд небольшой — им и вернуться есть куда, опять же, из‑под пала уйти легко. Сам знаешь, коли эта татарча степь запалит…
— Да уж знаю.
— Вот и смотри. Галеры, фрегат… сможем мы пройти к Ени — Кале, а там высадиться?
— По морю?!
— А чего ж нет? Казаки, вон по Дону ходят, а мы по Азовскому пройдем, осторожненько, вдоль берега…
— Заметят.
— А мы турецкие флаги поднимем. Сам понимаешь, до Перекопа еще дойти надобно. А вот ежели мы Ени — Кале возьмем, да потом туркам в спину и ударим…
— А возьмем ли?
— Тут вопрос иначе стоит. Сможет ли царевичево зелье и стены Ени — Кале вот так снести?
— Надо с мальчишками поговорить. Но думаю, что сможет.
— Позвать кого из них, поговорить…
Призванный пред светлые боярские очи Сенька особо не мялся. А что — бояре? Он с государем наследником за одним столом сиживал!
Корабли?
Эммм… вопрос сложный. Но ежели отвести под хранение каюту, а не трюм, ну и конечно, им бдить беспрестанно, укутать бочонки в просмоленную парусину, завернуть в ткань, чтобы вода уж точно не попала…
Тогда шансы довезти зелье неиспорченным — есть.
Снесет ли стены?