Сабля к сабле, конь к коню, хрип, крики, кое — где взблеск факелов… страшно‑то как, ой, маменька!
А ежели Соня…?
Она ведь раньше ускакала…
Господи, защити и оборони….!
Пану Ежи понадобилось не более сорока минут, чтобы размазать нападающих ровным слоем по дороге, а потом и обыскать их.
И появившиеся на свет вещи не порадовали.
Факелы, оружие, причем, как пищали, так и самострелы, и масло… а зачем им, собственно, им масло? Дорога тут только одна, к Дьяково, к школе… и? Что могли делать эти люди? Что они хотели сделать?
С маслом и прочей снастью поджигателя?
Двери смазывать? Ночью…
Живых, жаль, почти нет, кто сразу не сдох, тот долго не протянет, ночью пленных брать не получается. Ежели кто и удрал… На одного — двоих можно и внимания не обратить, они в Дьяково нанести вред не смогут. Там и патрули стоят, и секреты… и все равно…
Ежи представил, как вот эти тати в ночи подбираются к Дьяково, как летят стрелы с огнем, как безжалостно уничтожают выбежавших в панике людей… и Бася ведь там!
Его аж шатнуло от ярости.
Сейчас — да, именно сейчас, он готов был убивать. Жестоко и немилосердно. Всех, кто подвернется под руку.
Царевна сказала, что война все спишет?
Богом клянусь… она еще и не то спишет!
Отряд продолжил движение, но теперь уже Ежи нещадно гнал людей, тоже боясь не успеть. Недаром, ой, недаром, царевна так сорвалась. Боялась чего?
Почувствовала что?
Все одно — ей решать, ему за спиной стоять, чтобы никто не то, что руки не поднял — рта не открыл! И с этим он справится!
* * *
Патриарх стоял на красном крыльце, чуть пошатываясь от слабости.
Возраст, болезни…
Народ смотрел на него и волновался.
— Православные! Государь наш, Алексей Михайлович умер! Теперь государь наш — Алексей Алексеевич!
Чего ожидал старик?
Согласия, в крайнем случае, легкого ропота… но уж никак не дерзкого свиста и криков.
— Не люб! — заорал, надсаживаясь, кто‑то. И другие голоса подхватили. — Не люб!!!
— Не хотим Романовского щенка! Давай настоящего государя!!! Хованского давай!!!
Случайные люди, оказавшиеся на площади, начали расползаться, словно тараканы, отлично понимая, что ничем хорошим это не закончится.
Патриарх побледнел.
— Православные, одумайтесь! Государю его сын наследует…
Бесполезно!
Будь на его месте Никон, тот же Аввакум — иначе бы было! Те могли увлечь толпу за собой, могли затянуть… Питирим же, хоть и был человеком неплохим, но лидером не был. Не те годы, не та порода…
Его перекрикивали, свистели, едва что не закидывали дрянью… и что тут сделаешь?
— Хованский люб!!!
— Здесь я, православные!
На площадь медленно въезжал князь Тараруй. Питирим воззрился на него бараном, на новые ворота. И потерял инициативу окончательно. Иван Хованский спрыгнул с коня, взлетел на крыльцо к патриарху…
— Вот я, православные! Люб ли?! Хорош ли!? Все для вас сделаю, всю жизнь на благо народа служу…
Иван Хованский разливался соловьем на жердочке. Люди смотрели, слушали, а что еще Тарарую надобно? Век бы так говорил, тем паче, что и в толпе его поддерживали криками, подбадривали, стрельцы свои тоже кричали — любо! Хованского на царство…
Питирим медленно бледнел на крыльце, из окон смотрели бояре, хватались за голову преданные Романовым люди…
Еще немного и ситуация окончательно выйдет из‑под контроля…
— Не дело ты творишь, Иван!
Ордин — Нащокин не мог не выйти. Его сын женат на одной из царевен, его внуки наполовину Романовы, если сейчас династия сменится… что тут скажешь?
— Алексей Алексеевич хорошим царем будет, а ты сейчас, коли на престол сядешь, в крови по уши замараешься. В детской крови! И никто тебя от нее не отчистит!
Но если у Хованского были и помощники, и подстрекатели, то у Ордина — Нащокина был только его опыт. Даже на Милославских сейчас рассчитывать не стоило — разыскать их в Кремле и то было сложно. Памятен им был Медный бунт!
Над площадью разнесся заливистый свист.
— Гнать!!!
— В шею!!!
— Не любо!!!
В боярина полетела грязь, мусор… Афанасий что‑то пытался говорить, но куда там! Да и где ему, старику, было управиться с Хованскими.
— На копья его!!!
Толпа ревела и ворочалась, как опасный дикий зверь. Она еще только просыпалась, эта толпа, только ощущала запах и вкус крови, но уже была опасна. Уже неуправляема…
Ордин — Нащокин побледнел. Но уйти он уже не мог. Андрей Хованский, мигом взлетев на крыльцо к отцу, ухватил Ордина — Нащокина за ворот роскошной шубы.
— Православные!!! Ловите!!!
Но столкнуть мужчину с крыльца он не успел.
Выстрел прогремел неожиданно для всех. Во лбу младшего Хованского расцвел алый цветок. Кровь брызнула вокруг вперемешку с мозгами — заднюю часть черепа мужчине просто снесло.
Замолк Иван Хованский. Осел, схватившись за сердце, Ордин — Нащокин.
И в абсолютной тишине прозвучало злое:
— Кто‑то еще хочет высказаться?
* * *
Софья едва пробилась к площади. Помогало то, что она ехала во главе отряда. На царевну в настолько неподобающем виде, народ реагировал очень однообразно. Либо пучили глаза и разбегались по домам, разносить сплетни. Либо — пучили глаза, отходили с дороги и потихоньку следовали за отрядом. Но ни в том, ни в другом случае — не мешали. Себе дороже выйдет.
И к Кремлю Софья выехала как раз, когда толпа заволновалась.
Пара секунд у нее была. А пистоли ее отряд заряжать начал, стоило им в Москву въехать. Схватить за рукав ближайшего казака и указать цель было делом минуты.
— Убить.
Мужчина понял ее правильно. Миг — и голова Андрея Хованского разлетелась гнилой тыквой. Все замерли. Софья оценивала обстановку.
Так, народ пока не подняли, но смутьянов тут хватит.
Хованский… удастся ли?
А если нет?
Выбора все равно не было. Если сейчас она отступает — ее все равно убьют. И не только ее.
Если она принимает бой — ее может быть убьют. Но только ее и сейчас. Для остальных она выиграет время.
Выбор был очевиден.
Толпа молчала в ответ на ее реплику, и Софья тронула коня. Так спокойно, словно перед ней не толпа была, а так — поле с ромашками.