В октябре, вскоре после начала занятий, их повели в Мавзолей. Ее оглушил огромный город, которого она никогда раньше не видела. У нее глаза разбегались. Она даже не стала особенно расстраиваться, что никто не захотел идти с ней в паре, когда их построили и велели взяться за руки. Она к таким вещам давно уже привыкла. Ей пришлось тащиться в самом хвосте колонны, в паре с воспитательницей, которая тоже побрезговала взять ее за руку. Их везли на автобусе, потом на метро — она впервые попала в метро! — а потом вывели на улицу, и кругом было много людей, очень, очень много людей. Она даже не думала, что так бывает.
И тут кое-что случилось. В людской толпе вдруг мелькнули смуглые лица, белозубые улыбки, необыкновенные, не как у других, яркие одежды. У этих людей были ожерелья из монет, и на пестрых платках были нашиты монеты. Темнокожей девочке эти одежды показались царскими: она ведь могла судить только по сказкам. Эти странные люди со смуглыми, темнее, чем у нее, лицами заметили ее и заулыбались прямо ей. И она улыбнулась в ответ — робко и неумело.
Впервые в жизни ее губы растянулись и щеки напряглись: это было так непривычно! С ней никогда такого раньше не было. Оказалось, что она не умеет улыбаться. Ей некому было улыбаться до сих пор. А странные смуглые люди — она еще не знала слова «цыгане» — весело замахали ей и поманили за собой. Слова «воля» она тоже тогда не знала, но ощутила его каждой клеточкой, каждой жилочкой, каждой косточкой и, позабыв обо всем на свете, рванулась из строя навстречу этому неизведанному, непонятному и желанному.
— Куда? — взвизгнула воспитательница и ухватила ее за рукав казенного клетчатого пальтишка. — Ишь, чего удумала! К цыганам захотела!
Темнокожая девочка отчаянно вырывалась, но воспитательница держала ее крепко.
— Да брось ее, — вмешалась другая, — пусть себе идет. Кому она нужна?
— А отвечать кто будет? — огрызнулась первая воспитательница. — Ты, что ли? Она у нас на балансе числится, если что, с нас спросят. Пошла! — прикрикнула она, как на лошадь, на темнокожую девочку, и та, поняв, что пути на свободу нет, покорно поплелась в хвосте колонны детдомовцев в таинственный Мавзолей.
Им пришлось стоять на огромной площади в огромной очереди, двигавшейся очень медленно. Стал накрапывать дождь. Некоторые девочки, зная, что придется смотреть на мертвого, плакали от страха, некоторые даже бились в истерике, а мальчишки нарочно пугали их, рассказывая всякие дурацкие истории о том, что покойник живой и может встать, а кому он подмигнет или пальцем ткнет, тот точно умрет до конца года.
Темнокожая девочка не слушала. Ей не было страшно, и ее ничуть не заинтересовал восковой человек в саркофаге, она равнодушно прошла мимо. Ей хотелось только одного: вернуться в детдом и чтобы кончился поскорее этот день, чтобы можно было забраться в постель, укрыться с головой и выплакаться всласть.
* * *
Очень скоро она поняла, что именно школа откроет ей дорогу к спасению. Позже она даже себе самой не смогла бы объяснить, как и почему эта мысль пришла ей в голову, просто она знала, что так и будет. Она стала учиться с той же неистовой яростью, с какой узник замка Иф рыл подкоп из камеры на волю. Она прочитывала все учебники от корки до корки, зубрила их наизусть, все книги в скудной детдомовской библиотке перечитала от авантитула до выходных данных, выжимая максимум информации, сопоставляя, сравнивая, запоминая, зубами выгрызая крупицы знаний.
Темнокожая девочка училась лучше всех в классе, но если ей случалось ошибиться с ответом, это приписывали тому, что она «черномазая». Она научилась не ошибаться. Это было не так уж трудно: при желании убогую школьную программу можно освоить, и не будучи семи пядей во лбу, а темнокожая девочка оказалась очень способной. Преподаватели вслух, прямо при ней, не стесняясь, удивлялись, откуда что берется, но не хвалили ее. Даже пятерки ставили морщась, словно через «не хочу». Зато других детей стыдили: смотри, эта может, а ты двойки хватаешь. За успехи в учебе остальные дети невзлюбили ее еще больше. Но она ни на кого не обращала внимания. Она впитывала знания, как губка. Она рыла свой подкоп.
Из всех учителей ее рвение оценила только Майя Исааковна, учительница французского языка, который «проходили» с пятого класса. Она стала заниматься с темнокожей девочкой дополнительно после уроков, приносить ей из дома французские книжки. Первая книга, прочитанная по-французски, не произвела особенного впечатления на темнокожую девочку. Ей понравилось только имя автора, похожее на белые кучевые облака в небе. От одного этого имени — Антуан де Сент-Экзюпери — во рту появлялось ощущение сладости. А вот сама книжка — «Маленький принц» — показалась ее очерствевшему сердцу такой же неправдоподобной, как фильм «Цирк», хотя Майя Исааковна эту книжку очень хвалила и уверяла, что это самая прекрасная сказка на свете. Темнокожая девочка вежливо согласилась для виду, но про себя подумала: «Вот именно сказка!»
Гораздо больше ей понравился рассказ про бездомного мальчика Гавроша, погибшего на баррикадах. Ей и гибель показалась не такой уж страшной, и голод, который был ей хорошо знаком, зато как интересно было бы жить на улице, самостоятельно добывать себе пропитание, ночевать в брюхе деревянного слона, а главное, никого не бояться! Учительница объяснила ей, что это лишь адаптированный отрывок из большого романа, который она прочтет, когда станет старше. А пока она запомнила имя автора, простое и незамысловатое: Виктор Гюго. Майя Исааковна сказала, что это один из величайших писателей Франции. Темнокожая девочка послушно кивнула. Величайший или нет, для нее важнее было другое: чтение оказалось куда более увлекательным занятием, чем кино. Книжки давали пищу воображению. Она живо представляла себе Париж глазами маленького Гавроша: темные, полные опасностей улицы, мокрые булыжные мостовые, как на той площади, где стоял Мавзолей…
Потом они прочитали еще одну адаптированную книжку, и тоже про сирот: «Без семьи» Гектора Мало. Почему-то все или почти все, что они с Майей Исааковной читали, оказывалось написанным как будто специально для нее. А в седьмом классе Майя Исааковна принесла книжку рассказов другого французского писателя, и эти рассказы произвели в душе темнокожей девочки коренной поворот. Позднее, когда она вспоминала свои детские годы, ей казалось, что не было в ее жизни ничего более важного, чем встреча с цыганами и эта тоненькая книжка рассказов. Имя писателя тоже походило на белые кучевые облака, и девочка повторяла это имя с упоением, выписывала его с виньетками на полях старых тетрадей: Ги де Мопассан.
В книжке был рассказ про моряка, который оставил флот и вернулся из Марселя в деревню к родителям с темнокожей невестой. Родители спросили его, сильно ли ее кожа пачкает белье. Темнокожая девочка сразу вспомнила, как ее дразнили грязнулей, как в дошкольной группе, совсем еще малышкой, она отчаянно мылась по десять раз в день, но все равно никто не верил, что она не грязная. Потом родители моряка вроде бы освоились с его невестой. Девушка оказалась и работящей, и хозяйственной, и рассудительной. Но когда дошло до дела, они все равно запретили сыну на ней жениться. А все почему? Да потому, что уж больно непривычно было на нее смотреть с ее черной кожей. И он не женился, отправил свою любимую невесту обратно в портовый город Марсель.