– Ты сильно расстроилась? – спросила она (это, наверное, было самое интимное, что она спрашивала у матери). – Ты расстроилась, что у тебя не будет ребенка?
– Да, конечно. Очень расстроилась! А ваш папа… Эх. Тяжелое это для меня было время. Помню, вешаю белье на веревку и плачу. – Максин смущенно улыбнулась. – Даже и не знаю почему… Может быть, тогда только у меня и было время подумать.
– Ах… – У Кэт сжалось сердце.
Она глубоко вздохнула, чтобы сдержаться. Если сейчас дать себе волю, она может упасть на колени и завыть, как ненормальная.
Максин подошла сзади и осторожно положила руку ей на плечо.
– Дорогая, ты имеешь полное право горевать о своем ребенке, – сказала она.
Кэт обернулась на стуле и на миг ткнулась лицом в живот матери.
– Я сейчас… – сказала она и встала.
– Не надо, Лин, – выходя, услышала она Максин, – пусть сама…
Она вошла в ванную, до упора отвернула оба крана. Села на край ванны и заплакала. О ребенке, которого она так и не узнала, о девушке, которой и не могла знать, – той, что стояла у веревки на залитом солнцем дворе где-то в пригороде и плакала, держа во рту пластмассовую прищепку.
Она точно знала: та девушка ни на секунду не перестала развешивать белье.
Ее разбудил солнечный луч. Вчера перед сном они забыли закрыть шторы.
– Доброе утро, мой хороший!
Кэт, не открывая глаз, потянулась погладить живот.
И сразу же вспомнила все.
От жалости к себе она вжалась в постель.
Это было даже хуже того, что Дэн спал с Анджелой.
Хуже того, что она узнала про них с Лин.
Хуже всего.
Она отреагировала слишком бурно. Она оказалась жуткой эгоисткой. Выкидыш, подумаешь… Обычное дело у женщин. Пережили – и стали жить дальше.
И вообще, с людьми случалось и кое-что похуже. Гораздо, гораздо хуже.
Родителей, у которых умерли дети, часто показывали по телевизору. Кэт не могла видеть их белые как полотно лица и красные от слез глаза. Они даже не походили на людей. «Переключи! – всегда просила она Дэна. – Переключи же!»
Как смела она переключать канал, бежать от их ужаса и валяться, переживая из-за того, что происходит изо дня в день, что случается с каждой третьей женщиной, – из-за выкидыша?
Она перевернулась на живот и вжалась в подушку так, что заныл нос.
Было второе января.
Она представила, что впереди у нее много-много сотен дней, и сразу как-то устала от этого. Невозможно было подумать, что проживешь еще год. День за днем, день за днем… Встаешь на работу… Душ, завтрак, фен. Едешь по пробкам в час пик. Газ… Тормоз… Газ… Потом в офис, через лабиринт совершенно одинаковых клетушек. «Доброе утро!», «Привет!», «Доброе!», «Как дела?». Встречи… Звонки… Обед… Снова встречи… Щелканье клавишами на клавиатуре… Электронная почта… Кофе… На машине с работы… Спортзал… Ужин… Телевизор… Счета… Домашние дела… Встреча с друзьями… Хи-хи, ха-ха, болтовня… Ну и для чего все это?
А потом это «попробуем еще». Секс в строго определенные сроки. Подсчет дней до следующих месячных. А что, если она забеременеет только через год? А что, если снова выкидыш? Вот есть же у нее на работе женщина, у которой было семь выкидышей.
Семь!
Кэт бы этого не выдержала. Точно бы не выдержала.
Она почувствовала рядом с собой ногу Дэна, и сама мысль о сексе с ним показалась ей странной. Даже глуповатой. Все эти стоны, крики, охи, ахи, начнем так, а теперь вот так, я делаю это, ты – то, а ты вот так, а я – вот так…
Скучно.
Она перекатилась на спину и уставилась в потолок. Под простыней на матрасе она нащупала маленькие пуговицы.
Он ей даже не очень-то нравился.
Да и вообще никто ей не нравился.
Запикал будильник, и рука Дэна потянулась и машинально нажала на кнопку.
«Не встану, – подумала она. – Так и буду лежать – весь день, каждый день… Всю жизнь».
– Слушай! А что, если я приглашу тебя на хороший ужин в какой-нибудь классный ресторан? Посидим вдвоем, ты да я. Как тебе идея? Неплохо, да? Ну, изобрази улыбку на своей мордашке!
– Нет, папа. Но спасибо.
– Ну тогда обед. Даже лучше. Как тебе легкий обед?
– Нет. Может быть, в другой раз.
– А если с мамой? Втроем? Это уже будет совсем другое дело, да? Ха-ха!
– Да, это будет совсем другое дело. Ха-ха. Но все равно – нет. Я очень устала, папа. Мне нужно идти.
– А, ну ладно… Может, в другой раз. Позвони мне, когда тебе будет получше. Пока, дорогая.
Кэт уронила руку, и телефон упал на ковер рядом с кроватью.
Она зевнула во весь рот, подумала, что надо бы поднять голову, посмотреть, который час, но для этого пустякового дела нужна была масса сил, которых у нее не было. Она не вставала. Она лежала в постели третий день, хотя казалось, что лежит тут всю жизнь. Огромные куски времени пропадали в глубоком, тяжелом, как будто наркотическом сне, который засасывал ее, точно песок. Просыпаясь, она чувствовала себя разбитой, глаза зудели, во рту был неприятный привкус.
Она перевернулась на бок и поменяла местами подушки.
Отец говорил с ней по телефону, словно продавец подержанных машин. Когда что-то было не так, он всегда начинал говорить таким нарочито веселым тоном, словно мог впихнуть тебя обратно в счастье, точно бульдозером.
В хорошие времена и отец был лучше.
Кэт ясно вспомнила один случай и даже ощутила все запахи. Пахло холодным, свежим субботним утром и нетболом. Сладким до тошноты дезодорантом «Импульс», которым пользовались все трое, дольками апельсина, которые мама укладывала в контейнер «Таппевер». Они вечно опаздывали, потому что Максин ехала очень медленно, но все-таки они добирались до нетбольных площадок – и здесь их ждал отец.
Они не видели его целую неделю, а он уже приехал и теперь махал им рукой. Он болтал с другими родителями, а Кэт, обутая в кеды, неслась к нему по гравию, засовывала голову ему под мышку, и он прижимал ее к себе.
Он очень любил смотреть, как они играют в нетбол. Ему грело душу, что девочки Кеттл были звездами нетбольного клуба района Туррамурра. Игроки класса «А»! И такие, от которых не скроешься. «После свистка даже рыженькая дурочка превращается в настоящую бестию», – восторгались доброжелатели. «Это потому, что ноги у них длинные. И сами они высокие», – шипели завистницы ростом пониже.
Кэт играла в защите, Лин – в нападении, Джемма была центровой. Втроем они закрывали всю площадку, кто стоит на флангах и на воротах, было совершенно не важно. Только в это время их жизни роли распределялись честно, ровно, одинаково – совершенно понятно, одинаково важно.