«Это ты у Любушки спроси: куда она нас приволокла?»
Люба была огорошена не меньше утки, но решила не привередничать: все-таки это бесплатное жилье, хорошо, что хоть такое неместным инвалидам предоставляют.
«А вы что хотели? — не очень уверенно ответила она коляске и утке. — Номер на двоих?»
«Ну уж такого номера я тоже не ожидала», — осторожно продвигаясь по коридору, скривилась коляска.
Собственно, и продвигаться особо было не куда: в четырех комнатках впритык стояли разномастные кровати, заваленные тряпьем. Квартирантки сразу разошлись по своим углам, лишь возле уборной тихо переговаривались две девочки-подростка со скрюченными руками и серыми костлявыми коленками, торчащими из дешевых джинсовых юбок, как жерди из забора.
Люба остановилась возле двустворчатой дверцы в стенную кладовку.
Цыганка прошла на кухню и приподняла крышку эмалированного бака, стоявшего на испитом стуле.
— Опять вермишель на исходе! — громко возмутилась она. — Куда в вас лезет?!
Затем цыганка извлекла из клетчатой сумки несколько кирпичей черного хлеба и пачку заварки. Неожиданно на глаза ей попалась Люба.
— Чего уставилась? — беззлобно спросила она Любу.
— Вы мне? — удивилась Люба. И посмотрела цыганке в глаза.
Цыганка вышла из кухни и, опершись руками в бока, молча уставилась на Любу.
— Сильно умная, да? — произнесла она после короткого молчания.
— А при чем здесь это? — ответила Люба.
Колченогие девочки возле уборной замерли, боясь поглядеть на Любу и цыганку. В самой уборной тоже наступила тишина, хотя за секунду до этого слышно было, как его посетительница уже взялась за щеколду. В комнатах прекратилась возня.
— Деньги давай, — приказала цыганка.
— Какие деньги? — спросила Люба. — За ночлег?
— Ты что, сучка, против мамы Русины рот открываешь?
«Ой, Любушка, это какая-то бандитка», — воскликнула коляска.
— Не надо меня пугать, — сказала Люба. — Не знаю, кому вы здесь мама, а кому бабушка, но только не мне. Говорите, сколько должна за ночлег, я все отдам.
— Все и давай, — цыганка схватила Любу за карман на куртке, потом выхватила рюкзак. — Сколько сегодня заработала?
— Да какое ваше дело? — бросила Люба.
Цыганка швырнула рюкзак Любе на колени:
— Или сейчас сама все отдашь, или я тебя в соседнюю квартиру, к мужикам отвезу, пусть они поищут, куда ты мои деньги засунула!
Коляска испуганно завибрировала.
«Любушка, отдай ей деньги подобру-поздорову»
Люба опустила голову и принялась дрожащими руками развязывать рюкзак. Она судорожно шарила по нутру рюкзака, но кукольной крошечной клеенчатой косметички, куда Люба сложила деньги, не было. Она сунула руки по очереди в оба кармашка на куртке — пусто, если не считать носового платка.
— Куда они делись? — пробормотала Люба.
«Украли?» — заохала коляска.
— Да кто их мог украсть? — вслух ответила Люба. — Не может быть, чтоб кто-то из автобуса. Там на воров никто и не похож.
«Думаешь, у воров на лбу написано?» — рассердилась коляска.
«Не верю, что это кто-то из этих людей, — строго сказала Люба. — Ведь они все сюда приехали. Если бы кто из них украл, как бы он смотрел мне в глаза?»
«Любушка, — застонала коляска. — Да разве можно так людям верить? Даже джипам верить нельзя — обведет вокруг пальца и — ищи свищи».
— Я, видимо, потеряла все деньги с косметичкой, — посмотрев в лицо Русине, сказала Люба. — Я завтра заработаю и все вам отдам, что должна за ночлег.
Цыганка смотрела на Любу так, словно проданное простодушному покупателю краденное медное кольцо внезапно оказалось золотым. И она не сомневалась, что Люба не врет. Но все-таки сунула руку под Любу, пошарив по сиденью коляски, и без интереса заглянула в пакет с уткой.
— Ты ведь не из дома инвалидов? — утвердительно спросила Русина Любу.
— Нет. Я с родителями жила.
— Ладно, завтра отдашь.
Оглядев еще раз Любу, она развернулась и крикнула:
— Деньги маме Русине готовим! Кто спрячет — убью.
И, кивнув, не оборачиваясь, в сторону Любы, беззлобно приказала:
— Эту сегодня не кормить.
Люба въехала в ближайшую комнату и подкатила коляску к незанятой койке.
«Прости, Любушка, это я виновата, — простонала коляска. — Я думала, бесплатная тут ночевка».
«Я тоже так решила, — призналась Люба. — Но видно эта Русина просто сдает квартиры за деньги».
«Теперь будем знать, — успокоившимся голосом сказала коляска. — А сегодня уж придется здесь ночевать, на этом пункте металлолома. Куда на ночь глядя пойдешь?»
«Ладно, до утра останемся», — со вздохом согласилась Люба.
«А если зарежут нас во сне?» — запричитала коляска.
«Брось! — отмахнулась Люба. — Мы же здесь не одни.
Народу как сельдей в бочке».
Люба переложила ноги на засаленное покрывало и откинулась на спинку коляски.
Девушки с соседних кроватей потянулись на кухню и вернулись каждая с пластиковым лотком вермишели, залитой кипятком.
— Жрать охота, — пожаловалась одна из них соседке.
— Девочки, у меня лаваш есть, — предложила Люба, и полезла в рюкзак. — Даже два! И помидор. Глядите, какой здоровый!
— Как у мамы Русины кулак, — хмыкнула одна из девчонок и взяла с серого подоконника нож. — Сейчас помидорину на четверых поделим.
Они съели пышный лаваш с помидором и улеглись на кровати.
Люба закрыла глаза.
День закружился под веками, как пестрая карусель.
Еще вчера она спала в своей комнате, в двух шагах от родителей, и все вокруг, даже бессвязные крики соседа дяди Толи, отмечавшего аванс, получку или шабашку, было привычными и бестревожными.
Люба сморгнула. Перед глазами нависал желтый, как прогорклый жир, потолок.
«Что я здесь делаю? Как я здесь оказалась? Мамочка, папочка, миленькие, простите меня!»
«Ты чего это, Любушка? — встревожилась коляска. — Плачешь что-ли?»
«Ага», — всхлипнула Люба.
«Не плачь, голубушка моя, я ведь с тобой», — коляска тоже завсхлипывала.
«И мы, — подтвердила утка. — Мы с тобой».
«Кто это — мы?» — благодарным голосом, уже улыбаясь сквозь слезы, спросила Люба.
«Я и косметичка с деньгами», — нарочито равнодушным тоном сообщила утка и замолчала, ожидая эффекта от сказанного.