Я по-прежнему молчал.
– Вот вы сами скажите, почему, – потребовал американец.
– Из-за пистолета, – сказал я.
– А еще?
– Из-за вашей биты.
– Верно. Битой можно причинить серьезный вред здоровью. – Американец махнул концом биты в сторону Ребекки. Она стояла в открытых дверях фургона, прикрывая заплывшие глаза от солнечного света. Выглядела она скверно – избитая, растрепанная и перепачканная в грязи. Ей явно требовалась срочная медицинская помощь. – А что до пистолета, – продолжал Андерсон, – то девятимиллиметровая пуля, выпущенная с короткой дистанции, гарантированно убьет. Может, не сразу. Она же может оказаться такой, которая убивает медленно. Но в конце концов она вас все равно прикончит. Понятно?
Я кивнул.
– Отлично. – Американец потыкал битой воздух. – Значит, стойте и не двигайтесь. Даже не дышите. Ясно?
Он сделал движение, собираясь шагнуть ко мне, но ему помешал громкий стук, раздавшийся в фургоне. Руки Ребекки бессильно повисли вдоль тела, пальцы были расставлены в стороны. Рабочий нож выпал у нее из рукава и загрохотал по доскам пола.
– Ой, поглядите-ка! – сказал Андерсон. – Неплохо, неплохо, моя милая!
Он улыбнулся Льюис, продемонстрировав все зубы. Потом снова обернулся ко мне:
– А у тебя тоже что-нибудь есть, что ты мог бы уронить, а, приятель? Что мы сейчас имеем, так это официально объявленную амнистию. Твоя приятельница уронила свой нож, и я могу ее простить. Значит, если у тебя имеется что-то, что ты готов мне продемонстрировать, то давай показывай. И брось это на землю, прямо в грязь.
Я ничего не ответил. И не пошевелился. Я просто смотрел на американца, пытаясь не обращать внимания на перемещения ствола пистолета, которые ясно видел краем глаза.
– Ладно, хорошо, – кивнул Андерсон. И завертел в воздухе своей бейсбольной битой. Она описала полный круг, триста шестьдесят градусов. Он хорошо и цепко держал биту в руке. Потом перекинул в левую руку. – Все. Время амнистии истекло. План меняется.
Он сделал несколько шагов в сторону, поближе к Лукасу. Забрал у него «беретту» и направил ствол на меня, зажав биту под мышкой.
– Лукас, ступай обыщи его.
Лукас, кажется, заколебался.
– Давай! Выполняй!
Лукас чуть пошевелил руками и двинулся ко мне. Он явно предпочитал наступать на правую ногу, словно левая была повреждена. Поэтому двигался довольно неуклюже, скованно. Это, видимо, объясняет происхождение кровавого пятна на бывших моих джинсах.
– Вот и хорошо, – сказал ему Андерсон. – Я тебя прикрываю. А теперь начинай с его ног. Пощупай вокруг лодыжек. Проверь носки.
Лукас с трудом присел. Ему пришлось руками вытянуть вперед левую ногу, потому что коленка не сгибалась. Теперь я понял, что имел в виду Андерсон, когда предупреждал меня. И впрямь возникло искушение пнуть Лукаса ногой в лицо. Проделать это было бы совсем нетрудно. Такого легко свалить. Но вот пистолет, который в меня нацелен человеком, явно умеющим обращаться с оружием…
То, что они обменялись ролями, было разумным шагом. Но это имело и свои отрицательные стороны.
Я стоял смирно, пока Лукас ощупывал мои ноги, продвигаясь снизу вверх, охлопывал мне колени и бедра под ворсистым материалом спортивных штанов. Сперва одну ногу. Потом другую. Кажется, он был сконфужен, выполняя эту работу. Лукас прятал глаза, занавесив лицо своими длинными волосами. Движения у него были резкие, дерганые, очень замедленные и сдержанные. Думаю, что сам Андерсон проделал бы все это гораздо лучше и тщательнее.
Лукас добрался до моей талии. Андерсон велел ему особо тщательно проверить резинку моих спортивных штанов. Лукас ничего там не обнаружил, после чего с трудом выпрямился, чтобы ощупать мне торс. Разводной ключ был по-прежнему упрятан под толстовкой и лежал в перевязи. Инстинкт рекомендовал мне прижать руку покрепче к груди, но я не хотел делать никаких движений, которые могли бы меня выдать. А Лукас теперь возился с рукавом моей здоровой руки. Потом он обхватил пальцами другую мою руку и ощупал ее от запястья до локтя. Нажимал он несильно, но ощупывал тщательно, как хирург, старающийся найти перелом. Я скривился, притворяясь, что мне больно. Он уменьшил силу нажима, а потом вообще оставил это дело. Сделал скованный шаг назад и длинно выдохнул, словно ожидал обнаружить на мне готовую взорваться мину, но все обошлось и его не разорвало на куски.
– Все в порядке? – спросил Андерсон.
Лукас кивнул.
– Хорошо. Теперь осмотри женщину.
Ребекка с трудом выбралась из фургона и, ошалело шатаясь, остановилась. Лукас повторил те же упражнения и с ней, начав с ног и продвигаясь вверх по всему телу до рук. Я заметил, что при этом он старается не смотреть в ее заплывшие глаза с жуткими синяками.
– Чисто? – уточнил Андерсон.
Лукас снова кивнул. На сей раз как-то даже судорожно.
– Отлично. Тогда закрой машину, иди сюда и забери у меня пистолет.
Лукас задвинул боковую дверцу, потом прохромал к Андерсону и забрал у него пистолет. Дул легкий ветерок, сосны раскачивались и шелестели ветвями и иголками. Небо над нами было светло-голубого цвета, почти без облаков. Слышалось пение птиц.
– Ну что ж, ребята, все отлично. – Андерсон чуть отступил вправо, ближе к дверям гаража. – Всего один ножик, верно? И ты уронила его во время объявленной амнистии, что означает снисхождение. Но это совсем не так. Мы не такие уж хорошие, как вам могло показаться. Потому что я соврал вам насчет амнистии.
И американец рванулся вперед, занося биту над головой, крутя и размахивая ею в воздухе. Биту уже не было видно, она превратилась в размазанную полосу. И со свистом разрезала воздух. Я видел, как вращается его рука в локтевом суставе, как вертится его запястье. А потом почувствовал, как бита врезалась мне в поврежденное плечо.
Я этого совсем не ожидал. И не успел приготовиться или уклониться. И оказался полностью уязвимым, в самом невыгодном положении.
Боль была ужасная, внезапная и сбивающая с ног. Всю спину словно пронзило огнем. Мышцы сократились и судорожно напряглись. Голова откинулась назад, я вскрикнул и упал на колени.
Я никак не мог унять эту жуткую боль. Не мог даже зажать рукой поврежденное место. Просто не мог до него дотянуться. Тело развернуло влево, как будто бита Андерсона проткнула меня насквозь и оторвала кусок от торса. Левая рука онемела и повисла, как мертвая. Разбита напрочь. Если бы разводной ключ не был упрятан в перевязи, он бы точно вывалился и упал на землю.
Боль усилилась. Она разрасталась, охватывая меня всего. Глаза слезились. В ушах шумело.
Ребекка наклонилась ко мне, но я оттолкнул ее. Потому что понимал, что если кто-то ко мне сейчас прикоснется, боль станет невыносимой. Я посмотрел Льюис в лицо. Вздувшаяся, обесцветившаяся масса, в которую это лицо превратила бейсбольная бита. Я даже не пытался представить себе, как ей было больно.