Этот «ML-500» определенно понравился Коваленко, что не замедлило сказаться на вождении. Довольный тем, как машина держит дорогу, русский прибавил скорости, едва они переехали через Сену в парижском пригороде Мезон-Альфор и выехали на пустынную автомагистраль N-19, взяв курс на юг, а затем на восток, к швейцарской границе.
Некоторое время оба молчали, прислушиваясь к завыванию ветра и ритмичным «всхлипам» дворников, расчищавших лобовое стекло от снега. В конце концов Мартен, натянув плечом ремень безопасности, повернулся к Коваленко:
— Уж не знаю, насколько здесь замешана политика, но у вас была возможность отдать меня в руки Ленара. Почему вы так не поступили?
— Так ведь дорога длинная, мистер Мартен, — детектив смотрел прямо перед собой, — а я начинаю получать удовольствие от вашей компании. К тому же сидеть здесь все ж лучше, чем во французской тюрьме. Разве не так?
— Вряд ли это можно назвать ответом на мой вопрос.
— Нет, но я сказал чистую правду. — Коваленко быстро взглянул на спутника, а затем вновь уткнулся взглядом в дорогу.
Снова воцарилось молчание. Несколько успокоившись, Николас принялся наблюдать, как свет фар, словно ножом, разрезает однородную серо-белую массу. Казалось, они попали в бесконечный туннель, в котором не было ничего, кроме падающего снега. Это однообразие лишь изредка нарушали дорожные знаки, рассмотреть которые все равно было почти невозможно.
Шли секунды, потом счет пошел на минуты, и Мартен переключил внимание на Коваленко — его бородатое лицо, подсвеченное приборной панелью, грузная фигура, бугор под пиджаком, выдающий присутствие пистолета. Типичный коп и отец семейства. Такой же, как Хэллидей, Рузвельт Ли, Марти Вальпараисо, Полчак, Рыжий, — профессиональный полицейский, которому надо кормить жену и детей. И все-таки его не покидало ощущение, что русский другой, со своей программой действий. Взять хотя бы тот случай, когда Мартен спросил, достаточно ли у Китнера влияния, чтобы добиться голосования в пользу нужной кандидатуры царя и тем самым обеспечить себе расширение бизнеса в России. Коваленко ответил, что является всего лишь стражем порядка, а власть и политика вне его компетенции. А потом он же уверенно заявляет, что Ленар не арестует Мартена из политических соображений. Вот и получается, что политика в какой-то степени все-таки входит в сферу его интересов.
«Русские дела», — так выразился Коваленко, когда Мартен спросил его насчет того, есть ли фотографии Кабреры, сделанные до несчастного случая на охоте. Ответ был отрицательным, но объяснено отсутствие таких фотографий тем, что это не было важно «тогда». А что важно теперь? Что изменилось? Какие еще «русские дела»? Может быть, он действительно не желал говорить на подобные темы, но теперь «русские дела» стали касаться и Мартена.
— Почему вы держите Ленара в неведении? — внезапно нарушил он молчание. — Почему ничего не сказали ему ни о Кабрере, ни об отпечатках пальцев, ни о Реймонде?
Русский не ответил. Все его внимание было по-прежнему сосредоточено на дороге.
— Тогда постараюсь угадать сам, — не желал ослаблять напор Мартен. — Потому что в глубине души вы опасаетесь, что Александр Кабрера и Реймонд Торн — одно и то же лицо. Между тем вам совершенно не нужно, чтобы об этом узнал кто-то другой. Вот почему вы заставили меня изъять диск и страницы, на которых упоминается Аргентина. А саму записную книжку Хэллидея оставили, потому что у вас не было иного выбора, и теперь надеетесь, что Ленар никогда не узнает об остальном. И меня с собой забрали, потому что иначе француз забросал бы меня вопросами. Мы с вами единственные, кто представляет себе картину в целом, и вы хотите, чтобы ничего в этом плане не менялось.
— Из вас получился бы неплохой психоаналитик или, — Коваленко быстро скосил глаза в сторону попутчика, — детектив. — Он не мог надолго оторвать взгляда от дороги и еще крепче вцепился в руль, потому что снегопад стал сильнее. — Но вы не детектив, не так ли? Вы всего лишь студент-старшекурсник Манчестерского университета. Я проверял данные на вас. Кстати, так мы вышли на леди Клементину Симпсон.
Мы или вы? У Мартена этот вопрос вертелся на языке, но задавать его он не стал, потому что и так знал ответ.
— Попросил бы вас держаться от нее подальше, — холодно произнес он. Чувство обиды по-прежнему жило в нем.
В ответ Коваленко усмехнулся:
— Женщина она, конечно, молодая и привлекательная, но не в ней дело, мистер Мартен. Вопрос в следующем: если вы студент-выпускник, то где начинали учебу?
Николас прикусил язык. Русский коп был не промах и заранее подготовился к беседам на щекотливые темы. Стоило Мартену допустить хоть малейшую оплошность, его тут же ловили на слове. Подавая документы в Манчестерский университет, он просто позвонил в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе и, представившись Джоном Бэрроном, попросил выслать академическую справку. Получив ее, отсканировал страницы, загрузил их в свой компьютер и изменил имя с Джона Бэррона на Николаса Мартена, распечатал все заново и направил в приемную комиссию. Ни у кого никаких вопросов до сих пор не возникло.
— УКЛА, — буркнул Мартен. — Во время учебы там я сдружился с Дэном Фордом. И с Хэллидеем познакомился.
— УКЛА — это, должно быть, Университет Калифорнии в Лос-Анджелесе?
— Да.
— Раньше вы об этом не говорили.
— Это не представлялось мне важным.
Коваленко, как внимательно ни следил за дорогой, все же не удержался. Его глаза на короткое время испытующе впились в Николаса. Но тот больше ничем не выдал себя, и оставалось лишь опять глядеть на дорогу.
— Что ж, отплачу вам правдой за правду, мистер Мартен. Это касается Питера Китнера. Может быть, после вы поймете мою обеспокоенность по поводу Александра Кабреры и мое же нежелание оставлять вас наедине с инспектором Ленаром.
Париж, дом № 151 на авеню Георга V. Время то же
Великая княгиня Екатерина Михайловна поправила прическу и самоуверенно улыбнулась, готовясь к официальной церемонии фотографирования. Слева от нее стоял ее сын, великий князь Сергей, справа — великий князь Дмитрий Романов, пожилой мужчина с серебряными волосами и пышными усами, который и в свои семьдесят с лишним выглядел более чем величественно. Он был главным соперником в борьбе за корону. И именно в его особняке проходил этот торжественный вечер.
За спиной фотографа толпились остальные Романовы — тридцать три человека, преимущественно в летах, элегантно одетые, с гордой статью. Эти мужчины и женщины, приехавшие из разных стран, самые влиятельные представители императорской фамилии, сильные духом, благородные, сохранившие неколебимую верность своему Богом данному наследию, истинные хранители традиций отечества.
На протяжении почти столетия, проведенного в изгнании, рассеянные по всему миру, они и их предшественники стали свидетелями тяжелых испытаний, выпавших на долю родины. Правление коммунистов, серп и молот Ленина, железный кулак Сталина, ужасы Второй мировой войны, вторжение нацистских полчищ, топчущих русскую землю и истребляющих миллионы соотечественников, страх и боль последующих десятилетий, холодная война с ее ядерными арсеналами вперемежку с безжалостными репрессиями КГБ внутри страны и в Восточной Европе… И после всего этого — Советский Союз уходит в небытие, сменившись хаосом коррумпированности и глубокого отчаяния.