– И что же тайного может быть в увлечении верховой ездой?
– Хотя бы то, что Пилар сидела на лошади единственный раз в жизни. Это случилось при мне. Она всегда боялась лошадей. Ее убедили сесть в седло, лошадь мотнула головой, Пилар с перепугу завизжала, поджала ноги и рухнула наземь, сломав руку. Лошадь, не сделавшая даже шагу, смотрела на нее так удивленно, что я с трудом удержался от хохота. Впрочем, – он бросил быстрый взгляд вперед, где Энрике разворачивал коня в нашу сторону, – поговорим лучше о вашем образовании. Итак, вы хотите поступать в колледж. Какую же специальность вы выбрали?
– Я бы хотела стать архитектором.
Энрике уже приближался.
– М-м… – Арриньо поджал губы и покачал головой. – Позвольте сказать: не лучший выбор. Это мужская профессия. Инженерная. Не сомневаюсь, что у вас хватит сообразительности освоить ее, но чего вы добьетесь в жизни? Ваши коллеги-мужчины не будут считаться с вами. Вам придется проявить недюжинную силу воли, чтобы убедить всех: главное в вашем черепе – не хорошенькое личико, а качественные мозги. Это трудно. Не лучше ли потратить силы на что-нибудь близкое, но не столь мужественное?
Энрике поравнялся с нами и навострил уши. Пусть слушает, мне не жалко.
– Но, доктор Арриньо, у меня есть мечта… Мне так нравится красота зданий, мостов…
– Верю. Скажите, вы умеете рисовать?
– Немного.
– Никогда не думали, может быть, вам подойдет не архитектура, а дизайн? Это менее жесткая дисциплина, и там вы сможете проявить свои женские черты – утонченность и строгость, чувство меры и легкость стиля.
– Я никогда о том не думала, доктор Арриньо. Мне казалось, это часть профессии архитектора.
– Не совсем, не совсем. Я не спорю, колледж вам потребуется. Но, возможно, не инженерный, а колледж искусств. Да, поступить в него будет сложнее, но вы умная девушка, вы справитесь, к тому же есть время для подготовки.
Арриньо с каждой минутой нравился мне все больше. Спокойный, уверенный, мудрый. Хосе упомянул, что он завербован очень давно, и похоже на то, что согласился с нами сотрудничать по идейным соображениям. Разумеется, с ним надо соблюдать предельную осторожность, в первую очередь потому, что сам он не считал себя завербованным, а полагал, что в нашем лице отыскал партнеров для достижения общей цели. А во вторую – потому, что никакого серьезного компромата у нас на него нет и припугнуть в случае чего нечем. Хосе подозревал, что на Арриньо нет компромата ни у кого, зато у него есть на всех. Потому-то ему никто не доверял и никто не смел заступить ему дорогу.
Опасный союзник. Но именно с такими получается добиться ошеломительных результатов.
– Оставьте мне ваш контакт, – попросил он почти отеческим тоном. – Я думаю, что смогу кое-чем помочь вам.
У Энрике даже глаза расширились, когда он увидел, что я коснулась левым запястьем браслета на руке Арриньо.
– Энрике, – строго сказал Арриньо, – возьми себя в руки. Умерь пыл, если не желаешь, чтобы твоя матушка запретила тебе встречаться с сеньоритой Кастро.
– Алехандро, я взрослый мужчина…
– Это не отменяет того факта, что ты обязан считаться с мнением матери. А каким оно будет, я могу предположить. Ты знаешь, что Паола обо всем рассказывает своей тетке? А знаешь, что та любит приукрасить события и делится своими выдумками с твоей матерью? – Он веско помолчал. – Будь любезен и галантен. Со всеми дамами. Особенно с Паолой.
Энрике опешил – и от отповеди, и от того, что ему прочли нотацию в моем присутствии. А я мысленно посмеивалась: как ненавязчиво Арриньо приподнял мой статус в его глазах! Энрике теперь сам вряд ли сможет объяснить, почему будет относиться ко мне, как к равной.
Дальше прогулка пошла по накатанной. Приличные реплики, искристые девичьи улыбки, редкие шепотки, сдержанный мужской смех… Я держалась так, что даже женская половина компании оттаяла и осторожно проявила интерес. Пришлось проявить максимум изобретательности, чтобы мой акцент звучал мило и забавно, а не вульгарно. Понятно, что меня рассматривали, как потешного зверька – и я старалась показаться самым дружелюбным в мире зверьком. Мало ли как повернутся события, может, придется еще не раз встречаться с аристократами. Так пусть я буду модной экзотической зверушкой, которую не стыдно позвать в гостиную.
И каждую минуту я чувствовала незримую поддержку Арриньо. Там он обмолвился, что большинство крестьян, конечно, быдло, но и среди них попадаются жемчужины. Тут обронил, что наслышан о моей семье, обеспеченной во времена колонизации, но затем обедневшей. Сям сказал, что мой прадед служил в роте его деда и показал себя так хорошо, что дедушка обещал составить протекцию сыну своего сержанта, чтобы тот поступил в офицерское училище. С сыном не срослось, так теперь Арриньо-внук выплачивает семейные долги правнучке сержанта, помогая поступить в колледж. В какой? Судя по всему, колледж искусств, да, девушка отлично рисует, талант пропадает, надо развивать… Врал – как дышал. И еще получал удовольствие от этого вранья.
Через два часа стало непонятно, кто же пригласил меня на тусовку – Энрике или Арриньо. Общество тем временем накаталось и захотело кофе. За столиком под навесом я оказалась между двумя девушками – той самой Паолой и строгой, сдержанной Амелией (согласно данным Хосе, она была ревностной католичкой, но свой фанатизм скрывала по требованию родителей, считавших, что он помешает ей выгодно выйти замуж – ведь не все мужчины так озабочены спасением души, как она).
– Ну и как вам прогулка, Долорес? – спросила Паола. – Наверное, вы никогда так не веселились, правда же?
Амелия наградила ее косым взглядом.
– Сказать по правде, мне неловко и немного скучно, – ответила я.
Паола опешила, но быстро нашлась с ответом:
– О, конечно. Как я не подумала. Вы ведь привыкли к другим развлечениям. Я слыхала, вы ходите в парк кататься на каруселях?
Я рассмеялась и доверительно сказала:
– Это была безобидная шутка. Я впервые оказалась в парке в тот день. Мы ведь об одном и том же парке говорим?
Паола приподняла тонкие брови:
– О-о. И как же вы обычно развлекаетесь?
– Я хожу в Музей Литературы и читаю книги. Мне нужно очень много знать, чтобы поступить в колледж. Дома я выглядела ужасно неуместной среди сверстников, ведь я все свободное время проводила за книгами, но когда приехала в столицу, поняла, что этого мало и я совершеннейшая невежда.
Паола скуксилась, зато оживилась Амелия:
– Арриньо сказал, вы рисуете. И что, вправду так хорошо?
– Мне сложно судить. Мои наставники были довольны, но я сама никогда не придавала значения живописи. Наш школьный капеллан, который и преподал мне основы академического рисунка, всегда говорил: Господь дал нам искусство живописи, чтобы мы познавали красоту созданного Им мира, а вовсе не чтобы потешить гордыню.