Капитан Лопес кивнул, потом указал на корабль:
– Вас ждут, сеньорита Кастро. Надеюсь, вы доберетесь благополучно и я никогда вас больше не увижу.
– Надеюсь, вы найдете свою золотую жилу и мы никогда не встретимся.
Я догнала генерала, он проводил меня на борт.
– Прощайте, Долорес Кастро.
– Прощайте, генерал Вальдес.
Он внезапно обнял меня:
– Ты чуть не стала моей дочерью. Брось армию, Долорес. Возвращайся домой и живи долго.
Он ушел, не оборачиваясь.
Меня отвели в маленькую каютку.
Через сутки я перешла на другой борт. Пираты, которые ходят в Эльдорадо, – особый тип людей, я ни капельки не боялась остаться с ними наедине на целых три дня. По большей части мы резались в покер.
Через семь суток после бегства из Мехико я прибыла на базу.
Настроение было паршивей некуда. Я проснулась с чувством осознанной горечи, словно меня обманули. Август так близко, всего-то на Луне, но притом совершенно недоступен, потому что арестован. Луна – это, конечно, не Эдинбург, но по сравнению с расстоянием от Земли до Саттанга – рукой подать. Четыре часа – и Август может быть дома. Если, конечно, повезет с рейсовым лайнером, чтобы он садился не на Байконуре или еще где, а во Франции. Там коспопорт маленький, но активный.
Я все утро проходила с этой мыслью: если бы Августа отпустили прямо сейчас, он успел бы домой к ленчу. Как было бы здорово. Мы успели бы обсудить все-все.
Позавтракать мне не удалось, кусок в горло не лез, поэтому я отправилась в Эдинбург наращивать волосы. Поехала наобум, запоздало думая, что надо было записаться с вечера, а то по закону подлости наверняка съезжу напрасно.
Конечно, угадала. У моего постоянного мастера не было ни одного свободного «окошка». Я вздохнула и вспомнила другого мастера, которого в свое время рекомендовал господин Тан. О чудо – у него открыты два часа с десяти до полудня. На часах была половина восьмого, но меня это нисколько не огорчило. Погуляю по Эдинбургу. Утренний Эдинбург в конце июня – сказочный город. Может быть, аппетит нагуляю.
Я попросила Кера высадить меня около кладбища Грейфрайерс, давно превращенного в литературный музей, привычно погладила памятник Бобби, немного прошла пешком. Напротив собора Святого Джайльса открылось новое кафе. Я зашла, попросила кофе. Несмотря на будний день и ранний час, кафе было заполнено наполовину, и мне достался не самый удобный столик – в центре зала.
Я честно пыталась отвлечься от навязчивых мыслей об Августе. Сама себе удивлялась: никогда такого не было. Ну, вспомню его, вздохну, отмечу, что начинаю скучать, – и переключаюсь на повседневные заботы. А сегодня не получилось. Я рассеянно скользила взглядом по старинным зданиям, по прохожим, но ловила себя на том, что не могу вспомнить, куда смотрела еще секунду назад.
Ладно, с этим безобразием надо что-то делать. Поэтому я открыла наладонник и попыталась узнать, за что арестовали Августа. В новостях, естественно, ни полслова. Ничего, зайдем с другого боку… Я ввела свой код допуска и запросила список арестованных полицией и федералами на Луне за последнюю неделю. Августа не было и там. Еще интересней.
Мне принесли кофе, я машинально поблагодарила, тупо пялясь в монитор и борясь с желанием проверить, хватит ли моего допуска, чтобы увидеть подозреваемых в военных преступлениях. Но тут меня осенило, что есть путь легче и проще: можно связаться с диспетчерской. Августа держат фактически под домашним арестом – на борту яхты. Но тогда полиция должна знать, почему такому-то кораблю закрыт старт, а его экипажу запрещена высадка.
Я запросила коды дежурных, мне вывалился список.
И тут я поверила, что сегодня мне повезет. Крупно. Начальником текущей смены транспортной полиции значился некий Рональд Слоун. Недолго думая, я набила сообщение: прошу сказать, когда господину Слоуну будет удобно поговорить со мной. Подписалась «майор специальной разведки Офелия ван ден Берг». Могла бы и просто именем. Не сомневаюсь, что Ронни в курсе всех новостей нашей семьи. Хотя и делает вид, будто его это больше не касается.
Ронни был старшим из моих братьев. И самым чудаковатым. Родители гадали, какую стезю он выберет, потому что Ронни с детства был помешан на животных. Положим, мы все обожали тетешкаться с живностью, и в доме кого только не было. Братья словно соревновались, кто из них притащит в дом самое невозможное существо. Когда я росла, у нас весь первый этаж был в птичьих клетках, по полу шныряли хорьки, иногда с ними играли кошки, потом появился спаниель с обкусанным кем-то ухом… Были черепахи, крысы, мини-свинки, кролики… Ронни перещеголял всех. Он долго копил деньги и наконец приобрел облезлую мартышку. Мама увидела этот кошмар и сказала, что с нее довольно. Разумеется, мартышку сначала отдали в клинику, где вылечили от десятка болячек. А потом мама отвезла ее в школьный зоопарк.
Ронни смертельно обиделся и заявил, что тогда не будет служить в армии, как вся семья, потому что семья его не уважает. Ему было тринадцать. Позже к детской обиде добавилась еще и подростковая, и Ронни ушел из дома, оборвав все контакты. Даже сменил фамилию. Мы его не забывали. Но и не беспокоили. Зачем? Захочет – сам придет. Но, конечно, мы интересовались его судьбой, благо с парой своих школьных друзей он отношения поддерживал.
Я меланхолично допила кофе. Ронни не ответил. Досадно, подумала я, вышла из кафе, добрела до машины. До сеанса оставался час, и я решила, что будет неплохо погулять по берегу залива.
Успела только сказать Керу, куда ехать, и тут на чип пришел вызов. Надо же, Ронни отозвался. И сразу полным форматом.
Я развернула монитор. В юности Ронни был похож на отца, такой же квадратный и круглоголовый. А потом за считаные годы резко переменился – вытянулся, похудел. И теперь он до боли, до рези напоминал деда. У Ронни даже дедовские залысины наметились. А глаза – как у Криса. Зеленоватые, кошачьи.
– Привет, сестренка, – сказал он с добродушной иронией. И я вспомнила, что он всегда так говорил с нами, младшими. – Три месяца назад ты вроде была капитаном. Повысили? Поздравляю.
– Значит, родственниками все-таки интересуешься?
– Три месяца назад я ездил к деду на могилу, – спокойно ответил Ронни. – Случайно встретил Криса. Посидели, поболтали.
– Он ничего не говорил.
– Я попросил.
– Домой, я так понимаю, даже не заходил.
Ронни прикрыл глаза и отрицательно покачал головой:
– Не готов. Прости, Делька. Не готов. Может быть, когда-нибудь. Не сейчас. Тем более деда уже нет…
– Да. Деда жаль. Так быстро все случилось.
– Я переписывался с ним. Весь последний год. Он ни намеком не дал понять, что болеет. И на похороны я опоздал, приехал в тот же день, но уже вечером. На кладбище сходил, а домой не смог зайти. И до сих пор не могу себя заставить. Как представлю, что по привычке загляну в дедову комнату – а там нет никого… Не могу.