— Миллион? — переспросила Ламанова. — Откуда у него миллион? И вообще, что за чушь! Продать ему мое имя? Кем он себя возомнил, выскочка! На чужом горбу хочет в рай въехать? Вот уж! Она вскочила и начала сердито ходить по кабинету, постукивая кулачком по ладони.
— Чушь! Чушь! Как он посмел мне это предлагать! Это совершенно невозможно! Даже за миллион! Да и нет у него никакого миллиона, обманул он вас!
Я в какой-то момент даже перестал понимать, что ее беспокоит больше — мерзкое предложение Ренарда о продаже имени или то, что у него нет миллиона, чтобы это имя купить.
— Как я понимаю, ваш ответ…
— Нет! Конечно, нет! Я кивнул.
— Надо ли нам написать Ренарду, что вы отказываетесь?
Ламанова нервно засмеялась.
— К чему? Я не буду больше ничего писать! Вот еще! Писать этому прощелыге? Нет. Я не хочу иметь с ним никаких дел. — А его угрозы?
— Не думаю, что он приведет их в исполнение. Он мошенник, лицемер. Он способен только пугать. Но чтобы действительно напакостить мне? Руки коротки!
Она вытянула свои пухлые ручки и потрясла пальцами.
— Коротки! Я встал.
— Ну, хорошо. Как вы считаете нужным. Однако люди, которые передавали вам письмо от Ренарда, не такие уж паиньки. И руки у них совсем не коротки.
Надежда Петровна резко остановилась.
— Зачем вы меня пугаете?
— Вовсе и не пугаю, — ответил я. — Я знаю их.
Они действительно могут быть опасны. Ламанова задумалась.
— Все равно, — сказала она наконец. — Мы с вами в центре города, здесь полно домов, здесь полиция, городовые. Кто тут будет поджигать мое ателье? Мы тут на виду — никто не сунется.
— Так-то так, — согласился я. — Фасадом-то ваше ателье выходит на оживленную улицу. Но, Надежда Петровна, сзади оно упирается в дворы. А дворы тут — как лабиринт. И если действовать оттуда — никто ничего и не заметит.
Ламанова нервно мотнула головой.
— Не верю! Вы сами знаете, какого рода у меня клиентки. Кто посмеет?
— Что же, мое дело — предусмотреть все возможности, — сказал я сухо. Меня уже начало нервировать ее упрямое желание пренебрегать опасностью. — В любом случае сегодня Ренард ждет вашего ответа и потому ничего предпринимать не будет. Так что этой ночью можно спать спокойно. А что будет завтра — мы посмотрим. Утро вечера мудренее.
Подвела меня эта мудрая поговорка! Утром я проснулся оттого, что в дверь кто-то настойчиво стучал. Зевая, в халате и тапочках на босу ногу, я пошел открывать сам, приказав Маше не вставать и не высовывать носу из спальни. Открыл, впустив в натопленную прихожую ноябрьского утреннего холода.
— Здрасте-пожалуйста! Какими судьбами?
На пороге стоял Петр Петрович Арцаков — собственной персоной! Главный «ангел» был хмур и смотрел исподлобья.
— Ну уж пусти, что ли, — пробурчал он. Я посторонился. Он снял шапку, размотал шарф и скинул черный морской бушлат.
— Что случилось-то? — спросил я, зевая. — Срочное?
— Митю Березкина порезали. Всю сонливость с меня как рукой сняло.
— Как? Того паренька? Который меня к фотографу возил? На Ордынку?
Арцаков мрачно кивнул.
— Пойдем в гостиную — расскажешь.
В гостиной он сел на скрипнувший под его тяжестью стул и положил свои толстые руки на скатерть, сжав кулаки.
— Ну и гнида! — зло сказал Арцаков. — Вот знаю я разных людей, но это — гнида так гнида! Ну, ничего, я это ему так не спущу. Резать моих людей! Это он зарвался, скот!
— Что случилось-то? — спросил я, усаживаясь напротив.
— У тебя водка есть? Водки бы выпил — нервы успокоить. Я встал, достал из буфета бутылку «смирновки», пару лафитников и налил Арцакову и себе.
— Сейчас попрошу жену, чтобы закуску соорудила.
Конечно, Машу совершенно не обрадует, что я прямо с утра прикладываюсь к рюмке, но, судя по виду Петра Петровича, по его злым словам и сжатым кулакам, дело и вправду было необычным.
— Не надо закуски, — отрезал Арцаков, взял лафитник и одним махом осушил его. — Еще.
Я налил ему по второму разу. Он снова выпил.
— Ага. Так лучше.
— Ты будешь рассказывать или нет?
— Буду. Значит, так. Ты ко мне давеча приходил и спрашивал про клиента, который Ламанову заказал.
— Я уже знаю, кто твой клиент. Это Ренард. Так? Арцаков кивнул.
— Он, гнида. Как узнал?
— Это уж мое дело. Ты мне тогда не сказал про него, а я тебе сейчас не скажу, как узнал.
Петр Петрович хмуро посмотрел на меня.
— Обиделся? Понимаю. Но и ты пойми меня — дружба дружбой, а служба службой.
Я пожал плечами.
— Да все одно, — сказал Арцаков. — Гнида этот Ренард. Вчера ночью приезжает — мол, я вам задание дал, а вы не выполнили. Я спрашиваю: как не выполнили? Ведь срок выплаты еще не подошел. А он — в крик! Мол, ему от Ламановой должны были прислать ответ, так весь день прошел, а ответа никакого. Что, мол, она над ним смеется и что теперь пусть об этом пожалеет. И что он эту Ламанову спалит к чертям собачьим вместе со всей конторой. Я сижу, значит, так вот, курю, смотрю на него — сколько он еще разоряться будет. А он вдруг и говорит — идите и сожгите ее ателье к чертовой матери. Прямо сейчас, вот, поднимайте ваши задницы и идите. Мол, уплачено. Тут я понимаю, что человек совсем не в себе. И так спокойно говорю ему: это не то дело, на которое мы подписывались. Испугать — да. Выбить долг — пожалуйста. Но по-настоящему поджигать… Я хоть и по краю закона хожу, однако за край мне переступать никакого резона нет. По уговору деньги я у нее выбью — не сегодня, так завтра. Не мытьем, так катаньем. Однако сжигать ателье — это мы не будем. Успокойтесь, говорю, деньги вы свои получите в любом случае. Все равно мы договаривались на процент от суммы долга. От вас мы денег не брали и ничего вам не должны. А если вы тут будете требовать от «ангелов» чистой уголовщины, то я буду в своем праве вообще отказаться от договора. Понял меня, Владимир Алексеевич? Что я хотел?
— Понятно, — ответил я. — Провоцировал ты его, чтобы он вспылил, а ты бы договор и уничтожил.
— Точно. Так и вышло. Он начал орать, что, мол, не нужны ему деньги, что он положился на нас, как на людей, которые способны делать дело. Что теперь он видит, что мы… Ну, не буду подробно передавать, что говорила эта гнида. В общем, я долго терпеть не стал — дал ему раз по шее. — Прямо так?
— А что? — удивился Арцаков. — Я терпеть такое должен? С ним был Змеюка, знаешь такого?
— Догадываюсь, — кивнул я. — Мужик с маленькой головой.
— Он. Та еще падла. Тоже дернулся. Так я из стола револьвер достал и ему показал. Мол, еще раз дернешься — получишь уже этого. Они и ушли.