К девушке подошла дама в норковом палантине – вероятно, мать, – и, поджав губы, неодобрительно покачала головой. За дамой торопилась управляющая:
– Следующая примерка, миссис Грейс, через два дня. В какое время вам будет удобнее?
– Давайте после шести, – бросила женщина и добавила по-русски, повернувшись к дочери: – Что ты меня вечно позоришь! А если кто-нибудь здесь понимает…
– Да ла-адна-а! Англичане никогда никаких языков, кроме своего, не знают. А если кто и понимает, па-адумаешь! – с той же улыбочкой протянула девушка, с любопытством оглядывала посетителей и вдруг наткнулась на ошарашенный взгляд Егора. Искра недоумения в ее глазах сменилась любопытством, потом откровенным весельем. Она поднесла ко лбу руку и показала таращившемуся на нее юноше «козу».
Если бы он не сидел в кресле, наверняка хлопнулся бы на пол. А так лишь сидел и тупо твердил про себя: через два дня после шести, через два дня после шести.
– Эй, Джорджи, тебе нехорошо? – Смайл склонился над ним с нескрываемой озабоченностью.
– Ничего, – пробормотал Егор по-русски. – Я просто выпал в осадок.
– Выпал в осадок? Как соль? Я не понимаю. Объясни. – Он включил диктофон…
Следующие два дня Егор пылал, как в лихорадке, то взлетая к небесам на крыльях надежды, то падая в бездну отчаяния, только что на стены не кидался. В мозгу теснились какие-то сумасшедшие картины. Вот он подходит к ней, встает на колени… Нет, на одно колено, как мушкетеры перед королевой… Ужас, сегодня даже самые ненормальные попрошайки в Сохо так не делают, бред какой-то. Надо написать письмо и незаметно сунуть ей в карман. Нет, не на компьютере, пошлость какая, ни в коем случае – только от руки!
Он кидался к столу, писал, приходил в отчаяние от корявости выходящих из-под его пера фраз, рвал написанное в клочья, снова писал, снова рвал… По-русски, по-английски, снова по-русски… Пачка бумаги, казавшаяся бесконечно толстой, иссякла как-то неожиданно быстро. Егор схватил рулон бумажных полотенец, начал писать на них – ручка дырявила мягкую, совсем не рассчитанную на эпистолярное использование бумагу, чернила растекались, черт бы их побрал! И вообще, любовное послание на бумажных полотенцах… практически на туалетной бумаге… нет, совсем неприлично.
Ладно, бумагу он потом купит. Самую лучшую, благородного цвета слоновой кости, с золотым обрезом. Или с серебряным изящнее? А, это успеется! Сейчас надо отыскать гостиницу, где остановились… Да, он запомнил – миссис Грейс с дочерью. А потом? Потом он туда пойдет? Но он же так и не написал письмо, а подойти и заговорить – точно не сумеет. А, не важно, главное – отыскать, где она живет, а там, глядишь, что-нибудь и для письма придумается.
Список гостиниц в телефонном справочнике оказался каким-то непристойно длинным. Ну десять, ну двадцать, ну пусть пятьдесят! Но их были сотни! И, что еще хуже, почему-то нигде не желали сообщать сведений о постояльцах. Правила у них, видите ли! Какие тут могут быть правила?! У него же совершенно исключительный случай, буквально вопрос жизни и смерти!
В общем, Егор вел себя как образцовый юный влюбленный. То есть – всячески безумствовал. Впрочем, к счастью для себя и окружающих, вреда никому не причинял и даже не надоедал. Ну разве что гостиничным администраторам, ну так у них служба, им и не такое терпеть приходится.
Смайл застал друга в момент, когда тот сочинял объявление о поисках пропавшей миссис Грейс и ее дочери, мучаясь от желания привлечь потенциальных информаторов какой-нибудь невероятной суммой вознаграждения, на корню подрубаемого остатками рациональности. Сумасшедшая награда и привлечет, ежу понятно, одних сумасшедших, а главное – на сумасшедшую награду у него попросту нет денег.
После краткого и довольно бесцеремонного допроса Смайл уяснил «все аспекты проблемы» и предложил «скорректировать план действий».
– У моего отца есть несколько надежных людей. Точнее, не у моего отца, они сами по себе, но я знаю от него. Это… хотя это и не важно, но это такое полезное и очень хитрое заведение, которое специализируется на разных деликатных поручениях. Информацию собрать, уладить что-нибудь. У папы, видишь ли, иногда возникают такого рода надобности. Когда дело касается пациентов, чья частная жизнь должна оставаться сугубо частной, а задействовать собственную службу безопасности им бывает, как бы это сказать, небезопасно. Эй, Джорджи, – он потряс приятеля за плечо, – ты вообще понимаешь, о чем я говорю?
Егор механически кивнул, хотя не понял ровным счетом ничего.
– Печальная картина, – покачал головой Смайл. – На тебя невозможно смотреть без слез. Значит, ты – луковица.
Неожиданное заявление несколько отвлекло влюбленного от погружения в бездны отчаяния:
– Почему луковица?
– Да… Тяжелый случай, – без улыбки констатировал верный друг. – Бурный всплеск гормонального фона в пубертатном возрасте резко отрицательно влияет на интеллектуальные способности, что многократно описано в медицинской литературе.
– При чем тут лук? – Егор помотал головой, словно отряхиваясь от обилия медицинских терминов.
– При том, друг мой, – очень серьезно объяснил Смайл, – что луковые фитонциды вызывают обильное слезотечение. И если на тебя нельзя смотреть без слез, значит, ты – луковица. Это была шутка. Юмор, Джорджи.
– А-а, – протянул Егор. – Смешно.
– Бедный мальчик! – Смайл вздохнул. – Но я тебе помогу. Во-первых, из человеколюбия – как резонно заметил великий Шекспир, «таких страстей финал бывает страшен». Ты ведь того и гляди весь Лондон по камушку разнесешь, а мне этот красно-серый город почему-то нравится. Во-вторых, из любопытства. Мне, как ни странно, самому интересно. Так что возрадуйся, мой влюбленный друг, помощь грядет. Хотя… ты же все равно станешь караулить ее в том ателье, я правильно понимаю? Но при этом боишься, что не сможешь связать двух слов, так?
Егор пожал плечами. Двух слов! Еще бы придумать – о чем! Да и русская мама, которая строит из себя англичанку… не вдохновляет. В общем, безвыходная ситуация. Безнадежная. Но это же невыносимо! Надо же хоть что-то делать! Для начала разузнать – кто эта девушка, где живет, где учится. Ну и потом уже… придумывать, как познакомиться, искать случай, ловить момент.
– Я хотел попробовать их выследить…
Смайл трижды хлопнул в ладоши, скептически усмехаясь:
– Обещай, что весь следующий год ты не будешь смотреть голливудские боевики, а?
– Я и так их не смотрю, – смутился Егор. – Ну… то есть… почти не смотрю.
– Сиди и страдай, жертва гормональных бурь, – вздохнул Смайл. – Я что-нибудь сделаю.
Егор, однако, принял на вооружение лишь половину дружеского совета – страдать. Вместо «сидения» он продолжил наблюдать за ателье. И через два дня его «страдания» достигли вселенских масштабов: ни миссис Грейс, ни – что еще ужаснее – ее дочь так и не появились.
Тупо разглядывая потолок своей комнаты – вот кретины, даже крюка для люстры не предусмотрено! – он пытался придумать, как быть дальше… и быть ли вообще… когда позвонил исчезнувший было Смайл: