До нее словно издалека доносилось, как Мак запинается, произнося слова, в то время как ее слух был устремлен по коридору и дальше в кухню, в желании понять, о чем так долго Вивьен беседует с Робом. Это было нечестно, ведь Вивьен, слава богу, была замужем, с двумя малышами. И что еще больше ее огорчало, так это именно то, что в течение последних шести месяцев, действительно получая удовольствие от занятий по четвергам в школе для взрослых, уходила из дома и возвращалась домой в темноте, особенно в зимнее время. А это означало, что, отправляясь в школу, она напяливала на себя кучу мятой одежды, заматывалась по уши в толстый шарф и не озабочивалась тем, чтобы хорошо выглядеть. А когда она разоблачалась в тепле классной комнаты, никому не было дела до ее затертых джинсов, бесформенного свитера, а также кроличьих глаз и лица, покрытого красными пятнами от холодного ветра, гуляющего по автомобильной стоянке, которую им всем приходилось пересекать по дороге в школу.
Но все это, конечно, лишь до сих пор.
Появление Роба все это разрушало. Горькая досада обжигала ее, когда она слышала доносящееся из коридора «ладно». Она предположила, что для него уже подобрали ученика и сегодня его пригласили, просто чтобы осмотреться, как было и с ней. С кухни донесся звон кружек. Она напряглась. Обычно во время перерывов на чай они сидели все вместе и болтали. Это был повод пообщаться и шанс получше познакомиться друг с другом. Но она не желала ничего слышать о Робе. Ей уже хватило того, что она его увидела.
— Джулия? — Мак искательно смотрел на нее. — Опасно, да?
Она подпрыгнула на месте. «Он что, читает мысли?»
— Что опасно?
— Слово. Последнее в списке. Опасно, да?
Она перевела дух:
— Да. Молодец.
Мысленно она дала себе пинок. Вместо того чтобы приносить какую-то пользу и стараться «выполнять свой общественный долг» во чтобы то ни стало, она вот уже минут десять пытается представить себе Роба обнаженным. Такие мысли не слишком помогли обрести внутреннее спокойствие, когда он опять появился в классе и, прокашлявшись, обратился к группе:
— Э-э, привет всем. Вивьен спрашивает, кому чай, кому кофе?
Джулия постаралась хорошенько его рассмотреть, пока он сосредоточенно запоминал все заявки. Он ей казался самым удивительным мужчиной из всех, с кем ей доводилось встречаться. Его ресницы вплывали в комнату за полчаса до него самого, губы были полными и чувственными, а подбородок — широким и мужественным. Безупречно сложенное тело было облачено в белую рубашку с открытым воротом (белый цвет прекрасно контрастировал с оливковым цветом кожи), небрежно наброшенную на плечи куртку в морском стиле и черные джинсы, плотно облегающие бедра. Слишком плотно. Тесные настолько, чтобы ответить на вопрос, над которым она только что размышляла. Она оттянула пальцами ворот своего свитера и впустила под одежду небольшое количество прохладного воздуха. Его нежные зеленые глаза обратились на нее.
— Ты Джулия, так ведь?
Чувствуя себя по-идиотски польщенной тем, что он запомнил ее имя, она выдохнула в ответ:
— Чай, пожалуйста. С одним кусочком сахара.
Он кивнул и, не поймав ее взгляда, не обратив внимания на румянец, заливший ее щеки, просто повернулся и отправился обратно на кухню готовить чай. Когда он удалился, в комнате вокруг нее все постепенно вновь обрело четкие контуры.
— Может, остановимся?
— Да, Мак, конечно. Ты, наверно, устал. Должно быть, достаточно утомительно так долго концентрироваться на этом.
— Со мной-то все нормально, это ты выглядишь замученной.
— Спасибо, — недружелюбно буркнула она.
— Нет, правда. Мне не сложно сконцентрироваться, я уже к этому привык. Это необходимо в моей работе.
— Ах, да, она наверняка требует достаточной сосредоточенности?
— Ага, точно. А что ты делаешь? Я имею в виду, когда ты не занимаешься вот этим?
Она смотрела на Мака, а искоса наблюдала, как вновь появившиеся в комнате Вивьен и Роб расставляют чашки. Ей хотелось, чтобы Роб услышал ее ответ. В эту секунду она горячо желала быть морским биологом или астрофизиком — кем угодно, лишь бы это придавало ей загадочность, некий шик в его глазах.
— Ничего интересного.
— Я тебе не верю, — откликнулся Мак, поднося к губам чашку и дуя на горячую жидкость.
— Придется попытаться… — произнесла она сквозь зубы, принимая чашку от Вивьен и натянуто ей улыбаясь.
— О’кей, тогда я попробую догадаться. — Мак глотнул чая.
— Лучше не надо.
— Э-э… Ты модель?
— Модель? — Она резко повернулась, глядя на него с изумлением. — Ты совсем спя… — и запнулась, поймав осуждающий взгляд Вивьен, которая вместе усаживалась с Робом на другом конце стола. Нужно следить за собой. Вивьен много проработала в начальной школе и при обучении взрослых применяла те же принципы, что и к семилетним. А это означало, что на «спятил» было наложено табу.
— Прости, Мак, — пробормотала Джулия. — Я не слишком хорошо себя чувствую.
— Да ладно. Но я вовсе даже не спятил. Это разумное предположение. У тебя подходящие лицо и фигура для этого. Ты вполне могла бы быть моделью. Ты никогда не пробовала ничем таким заниматься?
— Нет. Я просто была маленькой девочкой, а потом выросла. Вот и вся история моей жизни.
Мак замолк. Джулия уставилась на дрожащее отражение своих глаз в чашке чая, не переставая удивляться, как Мак мог оценить ее фигуру под тремястами ярдами вязаной шерстяной пряжи. При таком раскладе маловероятно, что Мак к следующей неделе достигнет каких-то успехов. Если продолжать сваливать свое плохое настроение на его голову, будет удивительно, если он вообще досидит до конца сегодняшнего занятия. Ей следует уделить ему немного больше внимания. Каким бы невозмутимым он ни пытался казаться, учеба требует от него значительных усилий.
К беседе Вивьен с Робом подключились и другие. Джулия услышала, как Бренда, плотненькая краснощекая женщина, словно сошедшая со страниц «Уэссекских историй» Харди, выпалила:
— Чем ты занимаешься, Роб?
— Э-э, я в магистратуре. В Универе. Правда, боюсь, что моя специальность может показаться несколько эзотерической.
Джулия подметила недовольство Вивьен. Неписаным правилом здесь было использовать как можно более простой словарь, чтобы не создавать лишних проблем некоторым из учеников. Вот и сейчас в глазах Ширани, чьим родным языком было наречие урду, промелькнула растерянность.
— Что же ты изучаешь? — поинтересовался Мак, потянувшись на стуле.
— Неизвестного писателя восемнадцатого века. — Роб удовлетворенно кашлянул, словно чувствуя, что аудитория уже покорена. — Я изучаю творчество писателя, о котором никто никогда не слышал, и редактирую книгу, которую никто никогда не будет читать.