— Да вы целую выставку везите. Заодно и покрасим, что надо. Будут, как новенькие. То есть, старенькие, но в отличном состоянии. Однако наша реставрация, господа, сами понимаете, гораздо дороже обычных расценок. Намного дороже. Плата за качество. Понимаете?
Конечно, оба понимали. Оба сокрушались, что отсутствует господин Пузырев, иначе многие проекты можно было тут же начать воплощать в жизнь. Когда хозяева оценили в полной мере все сказанное, когда осознали огромную ценность — для культуры, конечно, — Российского музея, Эдик завел разговор об этих мерзавцах и пачкунах, мелких жуликах, которые именуют себя МТС-33. Возможно, об этой банде хозяева еще не слышали, но наверняка услышат, потому что ее разыскивает даже Интерпол, не говоря о российских службах. Так вот, российских музейщиков очень оскорбляют подозрения, которые нет-нет, да и получают гласность. Намеки, что МТС-33 находится в России! Более того — в Российском музее живописи! Те, кто имеет такие подозрения, просто плохо информированы о Реставрационном Центре и Российском музее, они не глядели в честные, чистые глаза их художников и реставраторов, прозрачность которых соответствует прозрачности всей бухгалтерской отчетности. Чтобы не мутить эту прозрачность всякими мелочами, руководство музея и он, Эдик, предпринимают все усилия. В частности, расчеты в Российском музее очень часто производятся просто наличными, из рук в руки, без этой ненужной писанины, минуя всякую бухгалтерию. Мы верим людям — это основной принцип Российского музея.
Услышав о доверии и расчетах «черным налом», собеседники переглянулись. Если до этого у них могли оставаться сомнения — где именно находится Международный Торговый Синдикат-33, то теперь они исчезли. Мистер Уэстлейк твердо заявил, что, по его мнению, МТС-33 находится в Венесуэле, и он со своей стороны сделает все, чтобы накрыть этих негодяев. И доверительно сообщил Эдику, что давно сотрудничает с Интерполом, знает накоротко его руководителей и пользуется их уважением. Он гарантирует, что в самое ближайшее время банду МТС-33 накроют в Венесуэле, которая давно подозревается, как мировой центр фабрикации подделок. Тогда и исчезнут возможные недоразумения с реставрацией из Российского музея.
Эдик сказал, что уже сейчас можно снизить риск подобных недоразумений, вроде опознания оригинала в копии, в этом могли бы помочь эксперты, в частности, эксперты, работающие на Кристи…К счастью, независимые до изумления. Не так ли, сэр Лаверс?
Англичанин возмутился, заявил, что эта изумляющая независимость некоторых экспертов кажется дирекции Кристи, да и любому директору, признаком легкомысленности и некомпетентности эксперта, и от услуг таких людей всегда легко отказаться, что он и сделает, если кто-то из них будет сомневаться в том, что в Российском музее остались только подлинники.
Эдик, услышав это, окончательно уверился в радужных перспективах культурного сотрудничества.
Собеседники тоже, однако, у них имелись-таки сомнения. Опять всплыл вопрос отсутствия господина Пузырева. Эдик — все-таки заместитель. Они ему верят, но…пусть Эдик хотя бы расскажет о своем начальнике, опишет его. Эдик честно рассказал, какой негодяй этот Пузырев — жадный, хитрый, лживый, трусливый, ленивый и развратный — и с огорчением понял, что лучшей характеристики для собеседников трудно было придумать. Эдик даже повторил, что Пузырев очень жадный, но собеседники не поняли, они явно считали это плюсом. А ведь жадность говорит о недоверии к людям. Пузырев не верит, что другим тоже нужны деньги, как не верит Эдику. А людям надо верить. Без доверия нет сотрудничества, а в одиночку ничего стоящего не сделать.
Расстались за полночь, весьма довольные беседой, знакомством и будущим, без договора о будущей встрече — все трое знали, где встретятся и когда — в зале для торгов, завтра.
И оно неизбежно наступило, это «завтра». Копии Ренуара, представленные Российским музеем, интереса у большинства покупателей не вызвали. Пять копий кисти Волошина, современника этого самого Ренуара. Будучи в России, Волошин решил привезти в Россию образчик нового направления в живописи. Попросту купить картины у Ренуара вначале не смог — денег не было. Ренуар тоже нищий, жил картинами, и подарить брату-художнику не захотел, уперся. И Волошину пришлось делать копии, прямо в мастерской художника, причем пропили они вместе во время этого процесса в несколько раз больше, чем запрашивал за картины Ренуар. Такой русский бизнес… — эта шуточка, в конце этой, сочиненной Эдиком сказочки, ее пересказал аукционист — интереса не подогрела. Как и упоминание о том, что оригиналы висят в стенах Российского музея. Их Волошин все-таки купил, за копейки, напоив Ренуара до потери сознания. Бились только три претендента. Двоих из них Эдик не знал — явно представители от американца и француза, наемные маклеры — а третьего он видел совсем недавно, утром, когда нанял его для торгов, чтобы поднял цену хотя бы до миллиона евро. И это маклеру удалось — первая же картина ушла за миллион двести. Вторая — за два. Третья — уже за четыре, и это расшевелило, наконец, прожженную, ушлую, недоверчивую аудиторию. За четвертую принялись сражаться еще трое, которые подняли цену до восьми, а вот за последнюю, пятую, разгорелся настоящий торг, она ушла неизвестному покупателю за рекордную сумму в двадцать пять миллионов евро.
Эдик считал, что рекламная компания на Кристи достигла своей цели. Дураков нет. До причины такого феномена все заинтересованные лица будут докапываться и непременно докопаются. Неофициальный рейтинг Российского музея — и официальный следом — вырастет уж куда выше Эрмитажа, Русского музея и Третьяковки. В самом деле, кому они нужны, эти кладбища древностей? Российский музей — это да! Это…это жизнь, это прибыль, все захотят иметь с ним дело…пожалуй, он неизбежно станет монополистом своего рода…монополистом в сфере культуры. Тогда, кто они с Пузыревым? Олигархи?! Да, олигархи…своего рода…
Рекламная акция в Лондоне денег лично Эдику не принесла. Деньги за проданные копии ушли государству и музею, то есть, Пузыреву. Сколько он там хапнул, понятно, не скажет, но Эдик понадеялся, что много, и подвалил, забыв, что количество денег лишь увеличивает жадность. Пузырев дал только десять тысяч и чего-то еще бурчал. Эдик просил стольник — именно столько требовалось на покупку загородного дома с участком подальше от Москвы.
— Сто тысяч долларов, — бухтел Пузырев себе под нос. — Нашел миллионера.
— Олигарх олигарху — друг и товарищ, — уныло сказал Эдик. — Иван, ну дай стольник. Надо же. Мальчишки заели.
Пузырев нахмурился, заговорил официально — так проявлялась крайняя степень недовольства, даже обиды:
— Эдуард Максимович, возможно, вы считаете себя в праве требовать эти сто тысяч, но я считаю по-другому. Хватает вам и мальчикам вашим — с горшковской коллекции. Позвольте напомнить — я ни цента не получил с нее, хотя договаривались о равной доле.
Эдик опешил.
— При чем тут горшковская коллекция? Мне пока некогда ею заниматься. Если Танька с Иваном чего и продали, по мелочи, то и черт с этой мелочью.