— Нет. Просто ей деньги нужны, — терпеливо сказал Эдик. — Я ей два раза высылал, она все не едет. Я ей телефон сотовый купил и послал — она и по нему денег просит. — Эдик задумался. — И ведь опять не приедет, когда получит перевод. Наоборот, заглохнет на месяц. Может, если фигу ей послать, тогда приедет? Ладно, хоть стольник одолжи. Без червонца. Мамаша обойдется.
— Отстань, пожалуйста, со своей мамашей, — нервно сказал замороченный англичанин. — Меня твой музей интересует. Впервые слышу, чтоб из государственного музея…продавали картины. Если б тебя не знал, счел бы шуткой. Разве так можно? Какое ты имеешь право продавать картины?
— Я же начальник. Ну, заместитель, но мы с начальником заодно.
— И что из этого? Вот, разве директор Третьяковки смог бы продать мне, скажем, Васнецова «Трех богатырей»?
— Мог бы, — сказал Эдик со вздохом. — Но он же из старых «совков». Они запуганные. Работать не умеют по новому. Но я буду иметь в виду «Трех богатырей». Третьяковку надо продавать — мы с Пузыревым подумываем над этим, но…пока некогда. Руки не доходят.
Англичанин уставился в лицо Эдика очень внимательным взглядом. И чего-то в нем отыскал. И спросил, нервничая все больше:
— Уточни, Эд. Вы продаете Российский музей?
— Ну да. — Эдик начал терять терпение. — А что еще с ним делать? Он же убыточен. Значит, никому не нужен. Вот и продаем.
Англичанин тупо молчал. Эдик жалел немножко этих иностранцев. Жесткие, практичные и прагматичные, по сравнению с мудрыми россиянами они во многом остались наивными детьми.
— А вы…не боитесь?
— А чего бояться?
— Что посадят. В тюрьму.
— За что? — изумился Эдик. — За картины? Так они на фиг никому не нужны.
— Но музей — государственный?
— Ну и что? — Эдик начал закипать.
— Ничего. — Нортон смотрел подозрительно. — Такие картины мне не нужны. Ты же в курсе, Эд, что уголовщина — не для меня. То, что ты предлагаешь… Эд, не ждал от тебя такого.
Они не поняли друг друга. Эдик не сумел найти подходящих слов, чтобы выразить мироощущение россиянина в России — англичанину. Потом нашел, задним числом — всем же плевать — но тут же понял, что это могло бы убедить лишь россиянина. Англичанин бы не поверил. Чтобы расшифровать эти слова, надо тут родиться.
Нортон все-таки одолжил сто тысяч Эдику, и тот на прощание сказал:
— Ты все-таки загляни к нам в музей, Роберт. Просто из любопытства. Работаем с восьми до восемнадцати, входной билет — двадцать рублей. Может что и подберешь, в счет долга.
Нортон решил нанести визит в музей через пару недель. Эдика вызвала смотрительница.
— А! Это ты! — обрадовался Эдик. — Надумал, в счет долга? Есть Брюллов, Иероним Босх и еще кто-то на подходе, уточню сейчас у своих парней. Выбирай. Если не торопишься — выбирай любого, что на стенках висят. В течение недели будет готов. За стольник. Кстати, жаль, не взял у тебя больше — мамаша приехала со своим мужиком, и все равно пришлось у Пузырева одалживать.
— Неделя…мамаша… — Нортон захлопал глазами, — я ничего не понимаю, Эдуард.
— Уэстлейк меня дел много. Ты пока прогуляйся по музею. Посмотри, подумай. Потом подойдешь. Кабинет на втором этаже, с табличкой «заместитель». — Эдик убежал обратно. Подумал, что Нортон мелковат для российского бизнеса. По мелочи — да, идеальный партнер. Но расти надо в любом деле. Тормозит англичанин.
Эдик ошибся. Роберт Нортон оказался достойным отпрыском своих предков, английских сэров, с сигарой и стэком, завоевавших полмира. Чутье на подделки у него имелось, соображал он неплохо, поэтому через три часа появился в кабинете Эдика со сверкающими глазенками — такие бывают у подростков, нацеленных впервые зажать подружку в темном уголке. В кабинете Эдика сидел вразвалочку один из ребят-реставраторов, и Нортон решил подступить к делу с другого конца:
— Так что там с мамашей, Эдуард Максимович?
Движением подбородка Эдик отпустил реставратора и сказал:
— Интересного мало. Приехала со своим мужиком, и начали орать. Все. Мальчишки на мамашу. Та — на мальчишек.
— А мужик?
— Мужик самый спокойный. Он только потом орал, когда машину покупал в автосалоне.
— На кого?
— На всех. Чтобы заткнулись и не орали. На Кольку больше — это второй, фальшивый мальчишка. Он первый там заорал. Из-за машины…
Но тут за реставратором закрылась дверь, и Нортон спросил:
— Я видел там, в музее, я видел парочку мальчишек. Какой настоящий? По-моему, они все…или я ошибаюсь?
— Нет, оба фальшивые. То есть, настоящие.
— Какого художника?
— Неизвестного. В принципе, я числюсь отцом, — сказал Эдик.
— Это понятно, — сказал Нортон, посмотрев еще раз на дверь. — Мне настоящий нужен. Он где?
— Вечером будут дома. Оба будут. На кой черт они тебе сдались?
— Естественно, хочу продать. Но только настоящего.
— Ты о чем говоришь? — изумился Эдик. — Ты разве работорговец?
— Я о картине. «Мальчик в охотничьем костюме» Филдса. И еще «Мальчик в голубом» Пикассо. А ты про каких?
— А я о своих оболтусах. Теперь понял. Филдс, он же почти никому не известен. А Пикассо…по-моему, давно продали. Возьми лучше Модильяни. Завтра будет готов — вот, сейчас с реставратором говорил.
— Нет, только Филдс. — Нортон насупился. — Ты знаешь мое отношение к закону. Только ради Филдса…для одного старого лорда, друга моего отца. Он собирает именно работы Филдса. Кстати, почему — два мальчишки? Уэстлейк тебя же один всего, помнится.
— Был один, — обеспокоено сказал Эдик. — Димка. Он с женой остался. Теперь еще двое…образовались, Витя и Коля. А насчет Филдса…, тут некоторая сложность. Тебе ведь с документами, раз для друга отца, значит, через Пузырева. Он продаст, но за сколько? Черт его знает. Я б тебе Филдса за стольник отдал, который должен. Но без вывозных документов. Через неделю.
— Нет, мне нужны официальные документы. За Филдса я готов выложить…
— Меньше десяти, — предупредил Эдик, Пузырев и разговаривать не будет. А мой долг?
— Твой долг — само собой, погашается, если я получу Филдса. Но десять — это невозможная цена. Твой директор — просто пират. Максимум — пять.
Эдик задумался. Скупость Нортона оказалась необычной. Спросил:
— Пять — чего?
— Миллионов, разумеется, — сердито сказал Нортон.
— С ума сошел! — ужаснулся Эдик. — Не вздумай Пузыреву такое загнуть. Десять тысяч долларов — вот что я имел в виду. Лично Пузыреву, из рук в руки. Ну, и в кассу — копейки какие-то. Точнее, рубли. Пять или шесть тысяч. Ты — мой друг, тебя грабить не станет. Но тебе придется пожертвовать на российскую культуру. Хоть сколько-нибудь. На счет Министерства культуры. Оно бедное. Теперь вот автопарк меняет, машины для чиновников. С «Мерседесов» пересаживаются на «Вольво». Тысяч пятьдесят. Хватит им, оглоедам.