Первой воспоминания о кремлевском детстве написала Светлана Аллилуева. Пожалуй, ее литературный опыт и по сей день остается самым удачным: книга была откровенной и серьезной. Правда, больший успех выпал на долю более поздней книги Сергея Хрущева — благодаря умело закрученному, почти детективному сюжету. Хрущев-младший положил начало литературе оправданий, когда кремлевские дети взялись защищать честь отцов. Андрей Маленков в книге «О моем отце Георгии Маленкове» уверял, что Георгий Максимилианович не имел отношения к репрессиям, напротив, пытался остановить Берию. Серго Берия, которому после расстрела отца пришлось носить материнскую фамилию, в книге «Мой отец — Лаврентий Берия» исходит из того, что его отец только и делал, что спасал людей. Желание не замечать грехи отцов по-человечески понятно. Но Владимир Аллилуев, пожалуй, первым взялся защищать не убитого отца, а того, кто приказал его убить.
Его мать, Анна Аллилуева, отсидела шесть лет. Она вернулась домой в ноябре 1953 года другим человеком, тяжело страдая от психического заболевания.
10 декабря 1947 года арестовали и Евгению Александровну Аллилуеву, вдову Павла Сергеевича Алиллуева, сталинского шурина. Это он когда-то подарил Надежде Аллилуевой пистолет, из которого она застрелилась в 1932 году.
Павел Сергеевич Аллилуев, заместитель начальника автобронетанкового управления Красной армии по политической части, ушел из жизни еще перед войной — умер от инфаркта в ноябре 1938 года в служебном кабинете. Его вдова во второй раз вышла замуж. Почему-то Сталин считал, что Евгения отравила своего первого мужа. Светлана Сталина, которая знала об отцовских фобиях, пытаясь ее защитить, писала ему в ноябре 1945 года: «Папочка, что касается Жени, то мне кажется, что подобные сомнения у тебя зародились только оттого, что она слишком быстро снова вышла замуж. Ну а почему это так получилось — об этом она мне кое-что рассказывала сама… Я тебе это обязательно расскажу, когда ты приедешь, потому что иметь в человеке такие сомнения очень неприятно, страшно и как-то неловко».
Заступничество Светланы не возымело действия. Аллилуевы стали частью большого плана. О чем, ясное дело, не подозревали.
Евгению Аллилуеву обвинили в том, что она, «окружив себя родственниками репрессированных за антисоветские выступления, в беседах с ними враждебно отзывалась о мероприятиях, проводимых Советским правительством, и распространяла клеветнические измышления по адресу членов правительства».
Арестовали ее второго мужа — главного конструктора института по проектированию металлургических заводов Министерства черной металлургии Николая Владимировича Молочникова. Он дважды пытался выброситься из окна. Ему не позволили умереть и заставили подписать нужные следствию показания:
«Аллилуева была враждебно настроена и в кругу своих знакомых распространяла злобную клевету в отношении главы Советского правительства. Аллилуева обливала грязью и злобно клеветала на Сталина и других членов Политбюро».
Он перечислил знакомых Евгении Аллилуевой, среди них была жена заместителя министра вооруженных сил по тылу генерала армии Андрея Васильевича Хрулева. Ее тут же арестовали, дали десять лет. Муж-генерал, как и остальные сталинские подручные, молчал.
Молочников назвал еще одну знакомую Аллилуевой, чья дочь Марианна вышла замуж за «какого-то работника американского посольства в Москве Зайцева». И этот Зайцев «крутился вокруг Киры». Кира Аллилуева — дочь Павла и Евгении Аллилуевых.
21 февраля 1948 года Сталину отправили протокол допроса Виталия Васильевича Зайцева, который работал в посольстве США в Москве шофером, потом состоял в административно-хозяйственном отделе. Он подписал показания, что «по заданию американской разведки» выведывал у Киры Аллилуевой сведения о жизни вождя. И «по настоянию американского разведчика — начальника административно-хозяйственного отдела посольства Николаса Харди, узнав от Киры Аллилуевой место расположения дачи Сталина, выезжал с ним в район Зубалова, где показывал ему эту дачу».
Ее тоже арестовали. Виталию Зайцеву и Кире Аллилуевой устроили очную ставку. Арестованная Аллилуева свидетельствовала: «При встречах со мной в 1945–1947 гг. Зайцев назойливо расспрашивал меня о том, какие театры и как часто посещает Сталин, где еще бывает Сталин, где находится дача Сталина и его семьи. Зайцев не скрывал от меня преступного замысла и прямо заявил мне, что получаемую от меня информацию о Сталине и его семье он передает американцам».
А как информация от Аллилуевых попала за границу? И на этот вопрос нашли ответ. Через созданный в годы войны Еврейский антифашистский комитет, который сыграл немалую роль в мобилизации мирового общественного мнения против нацистской Германии и который по решению ЦК снабжал мировую печать статьями о жизни в Советском Союзе. Сталин сам сформулировал обвинение: это «центр антисоветской пропаганды и поставляет антисоветскую информацию агентам иностранной разведки».
Чекисты давно искали людей, связанных с американской и британской разведкой, в непосредственном окружении вождя. И теперь события развивались очень быстро.
Меньше чем через неделю, 16 декабря 1947 года, из арестованной Евгении Аллилуевой выбили нужные чекистам показания. Она «призналась», что старший научный сотрудник Института экономики Академии наук СССР доктор наук и автор монографии «Германский империализм» Исаак Иосифович Гольдштейн расспрашивал ее о жизни вождя.
Сталин объяснил чекистам:
— Гольдштейн интересовался личной жизнью руководителя советского правительства не по собственной инициативе, за его спиной стоит иностранная разведка.
19 декабря Гольдштейна арестовали. Задача следователей МГБ состояла в том, чтобы арестованный во всем признался.
«Меня вызвали в министерство по телефону и заявили, что я должен «размотать его шпионские связи и выявить его шпионское лицо», — рассказывал позднее следователь МГБ полковник Георгий Александрович Сорокин. — Никаких материалов, изобличающих Гольдштейна в шпионской деятельности и даже вообще какого-либо дела против Гольдштейна я не получал, и, как впоследствии мне стало ясно, такого дела вообще в МГБ не имелось. На допрос явился Комаров, заместитель начальника следственной части по особо важным делам, и сказал, что он имеет распоряжение министра Абакумова о применении к Гольдштейну мер физического воздействия».
И оба следователя взялись за доктора наук.
«Меня стали жестоко и длительно избивать резиновой дубинкой, — описывал свои страдания Гольдштейн. — Всего меня избивали восемь раз. Измученный дневными и ночными допросами, избиениями, угрозами, я впал в глубокое отчаяние и стал оговаривать себя и других лиц».
Его избивали, пока он не подписал показания, что расспрашивал Аллилуеву «по заданию» Захара Григорьевича Гринберга, старшего научного сотрудника Института мировой литературы Академии наук. А Гринберг одновременно руководил исторической комиссией Еврейского антифашистского комитета. Вот и преступная цепочка!
Гольдштейна продолжали избивать, и он подписал еще один протокол — «о шпионской деятельности Михоэлса и о том, что он проявлял повышенный интерес к личной жизни главы Советского правительства в Кремле, чем интересовались американские евреи».