— А вы, то есть ТЫ, Аристотель, как считаешь?
— Думаю, что не ошибусь в оценке твоих действий, — ты действительно искал пулю, но, к счастью, она еще не была отлита для тебя. Иначе я бы не познакомился с таким отважным, самоотверженным и порядочным человеком, каким, по моему твердому убеждению, являешься ты, Ганнибал. Нет-нет, пойми меня правильно! Это — не лесть и не похвала, отнюдь. Это — просто констатация факта! Ты — очень мужественный человек, Ганнибал. Мне остается только пожалеть, что мы раньше не были знакомы. Общение с такими людьми, как ты, очищает, вдохновляет на что-то доброе, подвигает на сопереживание, заставляет помогать ближним. Глядя на тебя, хочется быть лучше, порядочнее, жертвовать собой ради других. Поверь, это — не просто красивые слова в твой адрес, это — сожаление о том, чего не сделал я сам в своей жизни…
— Да ты, Аристотель, оказывается, поэт, — с усилием проговорил Ганнибал — комок застрял в его горле. Затем, промокнув салфеткой накатившуюся слезу, сказал как отрезал: — Хватит лирики! Вернемся к тому, как я добыл паспорт на имя Мустафы Фатх ибн Ибрагима.
Дело было так. Добрался я до Чечни. Ну, думаю, — здесь-то уж точно в боях с самопровозглашенцами, или, как их еще называли, «чехами», найду свою смерть. Ан нет! Оказалось, что я, даже предъявив удостоверение сотрудника ФСБ, никому из федералов не нужен. Все командиры боевых подразделений отмахивались от меня, как от надоедливой мухи! Чужой среди своих. Я понял, что федералам не до меня — к кому бы я ни обращался из войсковых командиров наших боевых частей, во мне всегда видели «засланного казачка». Даже не верили моим документам. Однажды меня чуть было не пристрелили, но спасли навыки рукопашного боя. После чего я понял — воевать на стороне федералов мне заказано, и, вообще, надо «делать ноги» оттуда. Теперь я понимаю, что виной всему, конечно же, была моя внешность — меня принимали за арабского наемника, пытающегося внедриться в боевые порядки федералов. Вместе с тем я благодарен ей, своей внешности, потому что именно она помогла мне выбраться из этого ада — Чечни и оказаться в Париже.
…Двигаясь в сторону Грозного, откуда, как мне было известно, самолеты регулярно вылетали в страны Ближнего Востока и Турцию, я неделю питался только консервами. Спал урывками, где придется. А ведь заметь, Аристотель, это был январь — не лучший сезон для отдыха на пленэре…
Прошла почти неделя моих скитаний по лесистой пересеченной местности, как вдруг, о чудо! Я набрел то ли на хутор, то ли на отдельно стоящие строения чеченцев. Вот уж где я почувствовал себя своим среди своих!
Но обо всем по порядку.
Прикладом автомата я постучал в железные ворота, передернул затвор и отошел в сторону от входа, приготовившись ко всяким неожиданностям. Мало ли, а вдруг и здесь сидят в засаде федералы! Нет уж, хватит, ребята, натерпелся я от вас!
К моему удивлению, железная калитка мгновенно бесшумно отворилась, и наружу выглянуло милое личико молодой чеченки. Какое это было лицо, Аристотель! В такие лица влюбляются в одно мгновение. Куда там Клеопатре и Шехерезаде! Пожалуй, последние со своей внешностью не годились бы даже в прислужницы к той чеченке, что выглянула наружу.
Я обратился к ней сначала по-английски, но поняв, что она ничего не понимает, перешел на французский. Ты бы видел, как расцвело ее лицо! На чистейшем французском она спросила, что мне нужно. Боже мой, какая находка — в Богом забытом уголке Чечни я встретил девчонку в ситцевом халатике на голое тело, которая владела французским языком! Как потом выяснилось, она преподавала французский язык в средней школе. Но дело, в общем-то, не в этом…
Я ответил по-французски, что уже неделю скитаюсь по бескрайним горным дорогам Чечни, да-да, так и сказал — по бескрайним просторам Чечни, чем, я думаю, сразу завоевал ее расположение, — ведь она, как истая патриотка своей республики, конечно же, считала свою родину бескрайней. Пояснил, что я прибыл из-за границы, заблудился, голоден, спал урывками, иногда отстреливался от федералов, но никак не могу выйти на штаб Хоттаба. Короче, мне нужен отдых и постой на два дня. Потом я уйду искать штаб Хоттаба, так как имею устное послание от его руководства, которое заучил наизусть…
При этих моих словах я заметил некоторую настороженность в ее взгляде.
«Хоттаб, — ответила она, — находится очень далеко отсюда. Вы его не там ищете. Он — в горах, недосягаем. Но если вам надо связаться с кем-либо из его полевых командиров, то я помогу вам, проходите в дом. Да, кстати, как вас зовут?»
«Мохаммед», — назвал я первое пришедшее мне на ум мусульманское имя.
По ее настороженному взгляду и уклончивым ответам я догадался, что Аминат — так звали девушку, встретившую меня, — имеет отношение к боевикам. Тогда я не знал, какое. Дней через десять я понял, что она была одним из самых активных членов бандформирования, в чей штаб она меня в конце концов и привела. Но, увы, не по своей воле…
— Что, так долго проверяла, действительно ли ты наемник, прибывший за тридевять земель, чтобы защищать так называемую республику Ичкерию? И каким же образом она тебя проверяла?
— Насчет проверки я тебе еще расскажу. Но сначала, Аристотель, был водопад секса, переросшего в обоюдную безумную страсть…
…Когда я вошел в дом, я не застал там ни одного мужчины, только одного седобородого старца, лет под сто. Аминат подвела меня к нему и что-то сказала по-чеченски. Потребовалось несколько минут, чтобы она, наконец, втолковала ему, что за пришелец вторгся в их обитель. В конце концов он согласно закивал головой, с явным удовлетворением произнося лишь одно слово: «Газават, газават, газават!»
На мой недоуменный вопрос, а где же остальные мужчины, женщины — их было трое вместе с Аминат — хором ответили, что остальные мужчины находятся на работе. Когда Аминат перевела мне это, я понял, что они попросту с оружием в руках воюют против федералов.
«Ну что ж, — сказал я себе, — если федералы тебя отвергли, Ганнибал, посчитав лазутчиком арабских наемников, стань теперь своим среди чужих». И я им стал!
…Первое, что я попросил, — дать мне помыться, ибо за неделю скитаний по Чечне я буквально оброс мохом. Когда я мылся под душем, я заметил, что за мной следят чьи-то глаза. Чьи именно, я не мог понять, потому что в доме находилось три женщины. Но у меня возникло подозрение, что это была Аминат.
Меня обильно накормили. Оказывается, основной пищей чеченцев является хорошо вываренный индюк с мамалыгой — кашей из молотой кукурузы и разными острыми приправами, названия которых, как я ни пытался, так и не запомнил.
Дело было к вечеру, и я, насытившись, уснул как младенец. Не знаю, сколько я проспал, но среди ночи вдруг почувствовал, что рядом со мной шевелится жаркий комочек человеческого тела, который, мало того, что всем телом терся о меня, — предпринимал попытки возбудить мою плоть!
Наконец, голос в кромешной темноте прошептал мне по-французски, что хочет меня, поэтому я догадался, что в постели рядом со мною барахтается Аминат. Я, зная обычаи горцев, тут же грубо оттолкнул ее от себя и велел ей уйти. На что она с укором ответила мне, что ее муж убит федералами, и она не делает ничего противного Аллаху — спит с таким же мусульманином, как и ее погибший супруг.