– Что происходит? – Майор поднял машину и огляделся: – Куда?
Понадеявшись на окружную, они сами загнали себя в ловушку, и теперь их могло спасти только…
Нет, сегодня без чудес.
Пикап с преследователями перекрыл улицу, и на друзей уставилось не менее шести стволов. В том числе – пулемётный. Высыпавшие на второй ярус солдаты всем своим видом давали понять, что к ним лучше не приближаться, и у друзей оставалось два выхода: честный бой до последней капли крови или…
– Я помню, вы хотели поговорить, – улыбнулся Майор, поднимая руки.
* * *
Лаборатория Лауры находилась в горах, вдали от крупных городов и позиционных районов. Эта тихая зона не была включена в список первоочередных целей и потому счастливо избежала ужасов Времени Света. Ближайшая ядерная боеголовка взорвалась в ста пятидесяти километрах; землетрясение, вызванное действием тектонического оружия, сюда долетело лишь эхом, обрушив пару построек и повредив столб ЛЭП; то есть глобальный конец цивилизации не причинил им серьёзного ущерба.
Охрана не перепугалась, не разбежалась, а самое главное – сохранила лояльность Лауре, поскольку военные были твёрдо убеждены, что ситуация штатная и «вскоре из министерства придут инструкции, определяющие действия в изменившихся обстоятельствах». Точка.
В тот момент ещё никто, даже сама Най, не понимал, какая катастрофа обрушилась на несчастную Землю.
Связь полностью «умерла», но они решили, что это последствия электромагнитного удара. Охранники тогда шутили, что «без интернет-порно, конечно, скучно, но ради победы можно потерпеть». И это казалось смешным. Потом на горизонте «заработал» первый вулкан, а вернувшиеся разведчики доложили о страшных последствиях применения тектонического оружия. И о тысячах беженцев. И о невероятных разрушениях. И о том, что никаких инструкций больше не будет.
Но картинка всё равно не складывалась.
Или же они, легко пережившие Время Света, отказывались верить в случившееся. Не хотели верить. Цеплялись за надежду…
Лаура упрямо демонстрировала абсолютное спокойствие и абсолютную же уверенность. Она перевела системы жизнеобеспечения на аварийные источники, распорядилась заняться ремонтом зданий и упавших вышек ЛЭП, показывая, что подача электричества скоро возобновится. Она урезала рацион, однако не изменила привычный распорядок дня: учёные занимались плановыми исследованиями, обслуживающий персонал содержал базу в порядке, «кролики» ели, пили, прогуливались и растили в себе образцы научных разработок.
И именно во время их прогулки прилетел тот вертолёт.
Не повезло…
Сначала Лаура решила, что к ней наконец приехали посланцы министерства обороны, но в вертолёте оказался ОН – её любимый, её единственный, её синеглазый крепыш, примчавшийся спасать свою принцессу. Прорвавшийся через огонь, смерть и разрушения.
Проблема заключалась в том, что до этого дня он был в секретном центре лишь однажды. Экскурсию для него Най провела лично, и наиболее пикантные подробности процесса «научного поиска» тогда остались за кадром.
А первое, что синеглазый увидел на этот раз, были «кролики». Некоторые из которых харкали кровью. Некоторые были покрыты язвами от головы до пят. И никто из них уже не плакал – привыкли.
Они играли в своем загоне.
А вышедший из вертолёта синеглазый их увидел.
И, будучи человеком действия, не стал тратить время на ненужные расспросы – он сразу же попытался её убить.
Свою любовь.
Свою Лауру.
Впервые в жизни он поднял руку на женщину, но попытка убить не увенчалась успехом: его любовь защищало слишком много солдат. Перестрелка быстро превратилась в расстрел, и синеглазому принцу пришлось отступать, потому что он хотел убить, а не умереть.
Потому что он поклялся убить.
Любовь уступила место лютой ненависти.
Синеглазый получил три пули, его вертолёт – в десятки раз больше, но всё-таки они сумели подняться в воздух и покинуть научный центр. Куда? Неизвестно. Он не прокладывал курс и ни на что не надеялся, просто летел, с трудом управляя тлеющей машиной, и потерял сознание в тот самый миг, когда в двигателе начался пожар.
И разбился, врезавшись в одну из новых гор зарождающегося Зандра.
Разбился вдребезги.
* * *
– Он умирает?
– Да, – спокойно подтвердила Лаура.
– Он знает, что умирает? – уточнил Дюк.
– Знает.
– Вы уверены?
– Посмотрите в его глаза, – предложила женщина. – В них смешаны обречённость и надежда. Инстинкт невозможно обмануть, поэтому он знает, что не доживёт до ночи. Но надеется…
Раньше, до Времени Света, крупные города… – да что там крупные! – почти все поселения были оснащены огромным количеством видеокамер, и жизнь их можно было восстановить по цифровым записям. Посекундно… Потом всё ушло в небытие, однако в поднимающихся государствах и крупных городах Зандра, правители которых понимали толк в безопасности, потихоньку – если была возможность – возвращались к практике размещения следящих устройств.
По приказу Бориса замаскированные видеокамеры установили на подступах к внутреннему городу, и они транслировали картинку с улиц в Оперативный центр, помогая охране предсказывать появление подозрительных элементов. А теперь благодаря им герцог с Лаурой имели возможность наблюдать за теми, кто был заражён. Точнее, за одним из них – за небритым мужчиной в ветхом военном комбинезоне, что сидел, прислонившись к стене, прямо напротив видеокамеры. Он снял маску – она мешала дышать, откинул капюшон и умирал «в прямом эфире». Дождь, как по заказу, стал слабее, и Дюк мог видеть лицо мужчины во всех подробностях: старый белый шрам на лбу, щетина, обвисшие щёки, мешки под глазами и круглые жёлтые пятна на коже – внешнее проявление вируса. Чуть позже выпадут зубы, ногти и волосы… В финале – активное кровохарканье…
– Мне нравится видеть, как они надеются, – продолжила Лаура, с легкой улыбкой глядя на монитор. – Когда человека бьют ножом или прилетает пуля, его надежду глушит боль. Резкая или тупая – не важно. Важно, что она отвлекает, мешает сосредоточиться на возможности спасения, на надежде. Поэтому я люблю вирусы, которые приносят смерть без мучений: есть внешние проявления, но нет боли. Совершенно нет боли. Люди угасают, понимают, что смерть близка, но до последней секунды остаются в сознании. Они видят, что происходит, и надеются… Посмотрите в его глаза, Дюк: в них нет боли – только надежда. Истинная, чистая, словно дистиллированная, надежда. Что может быть прекраснее?
Бухнер надеялся, что его ответная улыбка была спокойной…
Хотя внутри у него бушевал шторм.
Люди умирали.
Или трущобы?
Или город?
Чья смерть шла по улицам? По грязным, заплёванным, полным зависти, жадности, глупости, страха и желания жить улицам? Кто умирал на них: люди, трущобы или город? Ударит ли кошмар, что зарождается сейчас внизу, по самому ДылдаСити? По любимому. Предусмотрительно отгородившемуся от ненавистных Дюку «отбросов» запертыми воротами, усиленной охраной и снятыми с предохранителей пулемётами. И что будет на улицах трущоб? Как эти отбросы умрут? Тихо и покорно, надеясь до самого конца, как мужчина на мониторе, или же взорвутся от страха и желания жить? Бухнер не сомневался, что взорвутся. Никто не сомневался.