– Выписывайте ордер на его арест, – ледяным тоном распорядилась она, и через несколько часов герцог Норфолкский уже был помещен в Тауэр.
– Имей народ власть, они бы его освободили, – хмуро произнес Бёрли. – В народе его любят. Когда его схватили, весть об аресте мигом разлетелась по Лондону. Возле Тауэра собрались толпы. Все кричали о его невиновности.
– Что-то они запоют, когда узнают правду! – возмущенно ответила Елизавета.
– Ваше величество правы. Их прозрение будет горьким. Норфолк уже признал ряд обвинений, однако он категорически отрицает, что задумывал расправу над вашим величеством. Говорить он может что угодно, но у нас достаточно доказательств, чтобы отправить его и Марию Стюарт на плаху.
Елизавета мешкала. На ее лицо сейчас было лучше не смотреть.
– Норфолк глуп, – наконец сказала она. – Его втянули в заговор, пользуясь его дурацкой приверженностью к Марии. («Черт бы побрал эту безмозглую, завистливую тварь!») Но должна ли я отправить его на смерть? Мне не хватает духу решиться на это. Родственник все-таки.
– Ваше величество, то, что совершил герцог, называется государственной изменой. Самое отвратительное из всех преступлений. Он был готов посягнуть на вашу священную особу. Думал ли он о родственных узах, плетя вместе с Марией этот заговор? Сомневаюсь.
– Бесс, проявить сейчас слабость – значит поощрить других, в чьих головах тоже бродят изменнические мысли, – поддержал Роберт.
– Я должна все внимательно обдумать и взвесить. Дело осложняется еще и тем, что Мария не моя подданная и тоже священная особа. Какой бы вероломной она ни была, я не могу обойтись с ней, как с обычной заговорщицей.
– Ваше величество! – взвился Сесил. – У нас есть доказательства. Мария не остановится ни перед чем ради своей свободы и английской короны.
– Казнить ее, во-первых, незаконно, а во-вторых, опасно, – упиралась Елизавета, от волнения не зная, куда деть свои руки. – Это создало бы крайне нежелательный прецедент.
Вот загвоздка! Мария оказывалась неприкасаемой, что делало ее вдвойне опасной.
«И мне ведь никак от нее не избавиться», – в ужасе думала Елизавета.
– Отныне держать Марию под неусыпным надзором. Бёрли, позаботься о публикации «Писем из шкатулки». Пусть мир узнает, каково нутро у этой католической овечки. Мы не должны допустить повторения сходок у стен Тауэра. Только еще не хватает, чтобы народ чествовал изменников и попирал мое правосудие.
– Самым действенным шагом против Марии было бы признание вашим величеством ее сына законным королем Шотландии, – предложил Бёрли.
– И это мы тоже сделаем! – пообещала Елизавета.
Раскрытие заговора всколыхнуло Елизавету. Никогда еще она с такой остротой не ощущала уязвимость своей власти.
– Нам абсолютно необходим прочный союз с Францией, – объявила она Тайному совету. – Мы скрепим его моим браком. Дух мой, выясни, можем ли мы возобновить переговоры. Пусть во Франции узнают, что я позволю герцогу Анжуйскому единолично слушать мессу.
Однако Уолсингем вовремя прислал предостережение: ни в коем случае не поднимать вопрос о браке с герцогом Анжуйским! Герцог полностью отказался от мыслей о браке с Елизаветой. Нынче его мысли направлены на то, чтобы стать королем Польши. Если ее величество будет настаивать, ее ждет унизительный публичный отказ.
Ее величество не настаивала. Тем же утром, глядясь в зеркало, она заметила в своих поредевших волосах первые седые нити. Потом увидела, что под глазами добавилось морщин. Ей было тридцать восемь. И до Елизаветы вдруг начало доходить, что она выглядит на свой возраст.
Через самых надежных фрейлин королева заказала себе парик с рыжими локонами, совпадавшими по цвету с ее волосами. А вскоре еще длинную накладную косу, хитроумно крепившуюся к затылку. Не прошло и недели, как большинство придворных дам обзавелись такими же косами. Желая придать коже лица белизну и гладкость, Елизавета теперь накладывала особую смесь из растолченной в порошок яичной скорлупы, буры и квасцов. Когда художник Николас Хиллиард взялся писать ее портрет, королева настояла, что позировать ему будет на открытом воздухе, где нет теней. Там ее лицо получится лучистым и неподвластным времени. Она сознавала, насколько ей важно сохранять маску молодости. Если придворные, министры и, хуже того, иноземные принцы заметят признаки старения, все перспективы ее замужества рухнут.
Но Роберт замечал перемены в ее облике. Он ничего не говорил вслух, однако это повергало его в меланхолию. Молодость Елизаветы и его собственная уходила. Но, как бы она ни выглядела, он будет ее любить. Такую, какая есть. Просто настало время, когда поверхностная красота сменялась красотой внутренней.
В парике, с лицом неестественной белизны, Елизавета предстала перед Тайным советом, где ей сообщили, что герцог Анжуйский полностью утратил интерес к ней и к Англии.
Выслушав доклад, Елизавета презрительно фыркнула.
– Поскольку мои попытки найти мужа натыкаются на отказы и унижения, надеюсь, теперь вы понимаете, почему я предпочитаю оставаться незамужней.
Но французы предприняли новый ход. Через два дня Екатерина Медичи, не меньше Елизаветы заинтересованная в союзе их стран, предложила в женихи своего самого младшего сына Франциска, герцога Алансонского.
– Он отличается большей терпимостью в религиозных вопросах! – сообщил обрадованный Бёрли. Чувствовалось, государственный секретарь снова воспылал надеждой. – Этот брак в десять тысяч раз лучше прежнего. Герцог Алансонский дружественно относится к французским протестантам. Он гораздо покладистее своего брата. И куда умереннее. Во всем.
– Его шансы стать французским королем близки к нулю, поэтому он смог бы обосноваться в Англии, – подхватил граф Сассекский.
– И от него можно получить более здоровое потомство, – заметил Лестер.
От его слов Елизавету передернуло:
– Но ему всего семнадцать! И говорят, рост даже не юноши, а ребенка. А еще его кожа сильно обезображена оспой.
Глаза Елизаветы и Роберта встретились. Он сразу вспомнил про свою несчастную сестру Мэри. Наверное, упоминание об оспе было ответом на его слова о детях.
– Королева Катерина пишет, что у него густая борода и потому самые крупные шрамы не видны, – заверил Елизавету Бёрли. – Еще пишет, что он весьма подвижен и обладает завидной мужской прытью.
– Бог ему в помощь, – скорчив гримасу, произнес Роберт.
Елизавета от злости хватила кулаком по столу.
– Не смей говорить такие слова! – рявкнула она.
– Прошу прощения, ваше величество, – улыбнулся Роберт, кланяясь ей в пояс. – Это была всего лишь шутка.
– И очень глупая! Увы, любезные лорды, герцог Алансон слишком молод и мал ростом.
– Ваше величество, он одного роста с вами, – возразил Бёрли.