Суббота, 5-е. Пираты снова появились, на этот раз с востока. Они подошли к своему призу и начали погрузку. Днем к нам явился Никола и доставил еще двух пленников, которых пираты захватили на маленькой лодке, шедшей с Тринидада на Манганил. Один из них был французом, другой – шотландцем. Были еще два испанца, оставшиеся на борту пирата и потом присоединившиеся к остальным. У одного из этих несчастных очень болела спина, поскольку его только что жестоко избил Болидар, колотя абордажной саблей плашмя. Оказалось, что, когда испанца спросили, «где у них деньги и сколько их всего», тот ответил, что «не уверен, но полагает, что у них имеется всего две унции золота». Услышав это, Болидар грязно выругался, сказал «десять» и, не найдя их, избил его. Никола рассказал мне следующее: испанцы, члены команды, вознамерились застрелить его. Они привязали его к мачте и выбрали исполнителя, но француз по имени Лион, его друг, пригрозил им, что тогда им придется застрелить еще нескольких. Испанцы из команды пиратов поддержали его и Никола освободили. Он объяснил мне, почему его хотели казнить: он постоянно возражал против жестокого отношения ко мне, и они боялись, что если он сбежит, то все узнают об этом отношении, кроме того, он заявил, что не возьмет призовых денег. Пока Никола находился с нами, он в спешке передал мне письмо, содержащее некоторые сведения относительно моего груза. Вот это письмо:
«4 января 1823 года
Сэр, мы прибыли сюда этим утром и не успели встать на якорь, как к нам подошли пять каноэ, готовые принять Ваш груз, часть которого находилась у нас. Поскольку я слышал о Вашем желании знать, что они успели к этому времени забрать себе, то можете положиться на приведенный ниже отчет Джемиесона о качестве и количестве украденного. Если у меня будет возможность достать полный отчет, то Вы его получите. Негодяй, купивший Ваш груз, живет в городе Принсипи, его имя Доминико, это все, что мне удалось разузнать. Они перенесли все Ваши карты на борт шхуны «Мексиканец» и, как мне кажется, собираются держать их там, поскольку другой капитан согласился сыграть такую же подлую роль в трагедии своей жизни. Ваша одежда находится здесь на борту, но не обольщайте себя надеждой, что Вам удастся получить ее назад; может, да, а может, и нет. Я надеюсь, что в старости, отдыхая в своем уютном доме, Вы прольете слезу умиления, вспомнив человека, единственной мечтой которого было сделаться Вашим другом, хотя он и был обречен на повешение.
Извините за спешку,
Никола Монакри».
Воскресенье, 6-е. На рассвете пираты уже были в море, нагруженные товарами, снятыми с «Усилия». Они шли в Принсипи, намереваясь продать вторую партию груза и получить наличные деньги. Впоследствии я узнал, что муку они спустили по пять долларов за бочку, хотя на Тринидаде она стоила все тринадцать. Так что негодяй, который купил мой груз, здорово на нем нажился.
Вторник, 8-е. Рано утром пиратское судно появилось снова. Оно шло под фор-марселем и фор-брамселем и, подойдя к «Усилию», пришвартовалось к нему. Пираты начали перегружать на свое судно мои товары, распродав, как я полагаю, прошлый груз жителям Кубы. Похоже, они грузились в большой спешке, и мы отчетливо слышали их песню «О, хей, о», которая доносилась с судов. Как же тяжело мне было это слышать! Эх, если бы мне удалось беспрепятственно пройти мимо этих грабителей и в целости и сохранности доставить свои товары до порта назначения, где я продал бы их с большой выгодой, эта песня зазвучала бы для меня совсем по-другому – как райский напев! После полудня пиратское судно, таща за собой на буксире тяжело нагруженную пирогу, ушло в море. Они подвесили на корме своего судна даже стулья, которые я вез на продажу!
Понедельник, 14-е. Пираты появились снова и, как обычно, пришвартовались к своему призу. Проплывая мимо нашего островка, они громко потешались над нами, и терпеть это было совершенно невыносимо. Они смотрели на нас так, будто это мы, а не они совершили гнусное преступление и нас еще недостаточно наказали. Они улюлюкали и кричали мне: «Капитан, капитан!», сопровождая свои слова неприличными жестами, описанием которых я не хочу пачкать эти страницы. И я не слышал, чтобы кто-нибудь попытался положить конец этому издевательству; впрочем, трудно было ожидать, чтобы у этих бандитов имелось хоть какое-нибудь понятие о субординации. Они подчинялись старшим только тогда, когда преследовали свою добычу, да и то не всегда. Мое возмущение этими бесчинствами было так велико, что я поклялся отомстить, если появится такая возможность. Не чувствовать негодования от такого обращения и не выражать его было выше моих сил. Вскоре после этого к нам подошел Болидар с пятью хорошо вооруженными матросами. Сам он имел при себе мушкетон, абордажную сабля, нож и пару пистолетов. Но с какой целью он пришел? Он взял меня за руку и сказал: «Капитан, мне с тобой говорить, ты ступай сюда». Я повиновался, и, когда мы оказались на некотором расстоянии от других пленников (а его люди следовали за нами), он сказал: «Капитан меня послать за твой «уош» (wash – искаженное watch – часы, звучит по-английски как «одежда для стирки». – Пер.). Я притворился, что не понял его, и ответил: «У меня нет ни одежды, ни мыла для стирки, вы сами все забрали». Часы были при мне, и я надеялся, что их не найдут. Он повторил свое требование, и я ответил: «Мне нечего стирать». Это его разозлило, и, подняв мушкетон, он заорал: «Как, черт возьми, ты называешь то, что делает время? Отдай его мне». Я понял, что притворяться дальше непонятливым глупо, и уступил его наглому требованию. Уходя, он сунул мне небольшой сверток, в котором была пара льняных занавесок, посланных мне Никола, и «Семейный молитвенник» преподобного мистера Брукса. Это стало большим утешением для меня. Вскоре после этого Болидар вернулся с капитаном, у которого рука была на перевязи. Тем не менее он навесил на себя столько оружия, сколько ему позволяло его хилое сложение. Он обратился ко мне (через переводчика, тоже пленника) и сказал, что «в походе он наткнулся на двух испанских каперов, которых побил, но потерял троих матросов убитыми, а сам получил ранение в руку». Болидар, повернувшись ко мне, сказал: «Все он врет, черт его подери!» – и это оказалось чистой правдой, ибо никакой раны у него не было. Когда я увидел его снова, а это случилось вскоре после нашего разговора, он забыл надеть свою перевязь. Он сказал мне: «Послезавтра ты выйдешь в море на своем судне, а мы будем сопровождать тебя до Тринидада». Это пробудило во мне новые надежды, но почему, я не могу сказать. Затем они покинули нас, не оказав никакой помощи. В эту ночь нам удалось немного поспать.
Вторник, 15-е. Слова «иди послезавтра» использовались испанцами в том смысле, что счастливое завтра никогда не наступит, а каким оно было, мы скоро увидим.
В пятницу, 18-го, мы проснулись, надеясь вскоре обрести свободу. Пираты были заняты подгонкой такелажа и т. п. Мое состояние напоминало состояние голодного человека, которого приковали в одном углу комнаты, а в другом углу поставили стол с изысканной пищей и фруктами, запах которых он непрерывно ощущает, но увы! Он не может осла бить цепи, чтобы подойти и все это попробовать. В тот самый момент пираты были заняты тем, что с большим мастерством рубили топорами мачты, и я видел, как они рухнули в море! С ними рухнули и все мои надежды. Я подумал о своей судьбе и вспомнил о доме. Наши товарищи по несчастью, испанские моряки, так сильно расстроились и испугались, что стали уговаривать нас спрятаться в мангровых зарослях, полагая, что теперь уж нас точно предадут смерти или, что еще хуже, заставят стать пиратами на борту «Мексиканца». И вправду, нам казалось, что выбора у нас нет. Однако мы весь день не спускали с пиратов глаз, а ночью выставили «якорную вахту», как мы ее назвали, которая должна была заранее обнаружить прибытие их лодок и сообщить нам об этом, чтобы мы успели спрятаться. И хотя нам угрожал голод, мы решили, что лучше умереть медленной смертью, чем мгновенной. Эта ночь прошла в тревоге. На первую вахту заступил я.