Когда он ложился, окно было закрыто.
Бен почувствовал то же, что и в старые времена, когда они с Хэйзел ходили в лес: волосы у него на загривке встали дыбом, предупреждая, что даже если он не видит чудовища, чудовище, скорее всего, видит его.
И тут он услышал голос у самого своего уха:
– Бенджамин Эванс.
Рывком сев, Бен увидел освещенного полной луной мальчика, который стоял у кровати. На нем была его, Бена, одежда. Несколько секунд парень мог только моргать. Капюшон толстовки бросал тень на лицо гостя, но он узнал вещи. Он сам оставил их в лесу для эльфийского принца.
– Привет! – прохрипел Бен, с трудом выдавливая из себя слова. Он прекрасно знал, что нужно сделать. Он должен был сказать что-то такое, что показало бы принцу: он не испугался. Даже если это было и не так. – Все-таки решил меня прикончить?
Северин скинул капюшон.
Темные волосы обрамляли щеки, и Бен увидел самые кончики его рогов, торчащие под ушами. Выражение лица принца было невозможно прочитать.
Он был сокрушительно, до замирания сердца, прекрасен. И он принадлежал Хэйзел. Ведь это Хэйзел его освободила, так что ему было предопределено полюбить ее. Хэйзел, которую он поцеловал. Вероятно, первую за целую вечность. Хэйзел, может, и не полюбила его с первого взгляда, но, в конце концов, она к этому придет. В сказках так постоянно происходит.
Бен был разбит. Он бы полюбил принца в ту же секунду.
– Я пожаловал поведать тебе историю, – тихо сказал Северин. – Ты сказывал мне множество. Ныне же мой черед.
– Почему? – спросил Бен, по-прежнему не в силах осмыслить тот факт, что Северин пришел к нему в спальню. – Чего ты хочешь?
Даже с выключенным светом он сознавал, что на стенах висят дурацкие плакаты, а на полу валяются джинсы, которые он так и не удосужился подобрать. Корзина для грязного белья набита до краев, а рядом с комодом висит пробковая доска, к которой приколота истрепанная фотография спящего рогатого мальчика. Все в его комнате было смущающим.
– Чего я хочу? Многого. Но ныне – просто побеседовать, – ответил Северин. – Я нахожу твой голос… умиротворяющим. Мы могли бы потолковать о сестрах.
– О сестрах, – тупо повторил Бен. – Хочешь, чтобы я рассказал о Хэйзел?
– Ты превратно истолковал мои слова, – возразил Северин. – Я предлагаю, чтобы ты просто меня послушал.
Парень вспомнил, что сказал Северин, прежде чем поцеловал Хэйзел. Казалось, слова были выжжены у Бена на коже. Мне ведом каждый твой секрет. Все твои мечты.
Если принц знал секреты Хэйзел, то секреты Бена он, конечно, знал еще лучше. Ведь Бен приходил к гробу почти каждый день и беседовал с лежащим там мальчиком, как будто говорил вслух с самим собой.
Он признался Северину, что вылакал слишком много дешевого шампанского в канун прошлого Нового года, и его вырвало прямо в кустах у дома Намии; он в красках описал принцу, как неимоверно хорошо ему было, когда его впервые трогал мальчик; он объяснил, кто кого ненавидит в школе, а кто только притворяется, что ненавидит. Может, Хэйзел была и права, что не доверяла Бену ничего важного.
Северин вздохнул и заговорил:
– Дремучие леса, вроде тех, что окружают Фэйрфолд, населяет множество фей-одиночек, которым не по нраву состоять при волшебном дворе. Они слишком дики, слишком уродливы и слишком жестоки.
– Феи-одиночки? – переспросил Бен, пытаясь ничего не упустить.
– Шаловливые пуки. Зеленые леди, сдирающие человеческую плоть с костей, стоит лишь ступить не на ту кочку в болоте, – ответил Северин. – Девы, вдохновляющие творцов на шедевры и низвергающие их в пучину отчаянья. Мужи с длинными волосатыми хвостами и неутолимым чувством голода. Проказливые гоблины, домовики, пикси с радужными витражными крыльями и все остальные. Те из нас, кто устраивается в глуши или селится близ очага смертных. Кто не состоит при дворе и не играет в королей, королев и пажей. Кто не принадлежит к аристократии, как мой отец.
– О. – Слово «смертный» произвело на Бена сильное впечатление. Оно было таким странным и старомодным. Смертным было то, что умирало.
Северин поднес пальцы к щеке Бена – холодные по сравнению с теплой кожей. Парень почувствовал едва уловимый запах земли и травы, когда принц завел прядь волос ему за ухо.
Все тело Бена сосредоточилось на этом прикосновении.
Затем Северин убрал руку, оставив Бена недоумевать: что это прикосновение значило, и значило ли оно хоть что-нибудь? Когда принц продолжил рассказ, его сияющие глаза казались ярче обычного:
– Скоррель, моя сестрица, родилась у придворной леди еще до изгнания моего отца. Бежав, отец выкрал ее и семь магических мечей – включая тот, что я ищу, – и кузнеца, их выковавшего, существо по имени Гримсен, в чьей власти сотворить из металла все, чего душа пожелает. Отец явился в Фэйрфолд со своей свитой и назвался Ольховым королем, ведь ольховое дерево почитается королем леса. Но имя Ольховый король имеет и более зловещее значение. Возможно, ты слыхал эти строки раньше: Mein Vater, mein Vater, jetzt faßt er mich an! Erlkönig hat mir ein Leids getan! [6]
Бен покачал головой. Что-то на немецком.
Северин отошел от кровати и прислонился к подоконнику. Его плечи коснулись стекла.
Внезапно Бен почувствовал, что снова может дышать. Губы пересохли; он поспешно облизал их.
– Отец мой, отец, меня он схватил! Ольховый король мне навредил! – Руки Северина сжались в кулаки. Кольца по-прежнему поблескивали на его пальцах, контрастируя с убогостью позаимствованных джинсов и толстовки с капюшоном. – Один ваш стихотворец написал о муже, чье дитя умирает у него на руках по вине Ольхового короля. Болью Ольховый король утоляет голод, страданиями – жажду. Он властвует над феями-одиночками здесь, в Фэйрфолде. Одна из них даже подарила ему сына. Сына, который выглядит почти как его отец: от матери ему достались лишь венчающие чело рога. Моя мать была одной из диких фей – пукой. Сие означает, что хоть кровь отца и течет по моим венам, мне не суждено быть его истинным наследником. Во мне слишком много листьев, деревьев и шального ветра. Может статься, если бы я был люб своему отцу, он бы пощадил мою мать.
«Рогатый мальчик – и правда принц», – подумал Бен. Он вспомнил, что Северин сказал о своей матери – ее зарезали у него на глазах. По приказу отца?
Северин продолжал говорить. Он был искусным рассказчиком: голос его поднимался и опускался, делая речь похожей на напев.
– И хотя я искал одобрения отца, а Скоррель пальцем о палец не ударила ради этого, он всегда благоволил ей. Я слышал, как он говорил о своих намерениях низвергнуть королеву Силариаль, изгнавшую его: ни жажда власти, ни гнев моего отца не остыли со временем. Но моя сестрица возразила ему: это судьба направила его в сей край, и он должен этому возрадоваться. Скоррель любила лес, и город она тоже полюбила. И все было хорошо, пока она не воспылала любовью к смертному юноше.