Book.

Сбрасывалась она примерно с высоты сто пятьдесят метров над морем и сразу же после приводнения камнем шла на дно. Через час после того, как полностью растворился специальный состав, называемый на флотском жаргоне сахаром, «АМГ-1» всплывала. Длину троса, которым она удерживалась под водой, рассчитывали для каждой конкретной бухты таким образом, чтобы мина зависла в ожидании цели на глубине два-три метра от морской поверхности.

«АМГ-1» не могли быть подвешены на «Бостонах» из-за своих габаритов, поэтому их использовала только 3-я эскадрилья. Мы же возили гораздо более совершенные английские донные неконтактные парашютные мины «А-4», взрыватель которых срабатывал при изменении магнитного поля, вызванном проходом над ним корабля.

Имели «А-4» и такие устройства, как приборы срочности и кратности. Первый приводил мину в боевое положение не сразу, а через заранее установленное время, максимум – десять суток.

Второй заставлял взрыватель срабатывать вхолостую на нужное количество проходов кораблей. Скажем, десять пройдут беспрепятственно, а на одиннадцатом грохнет взрыв. Все это очень сильно осложняло работу вражеских тральщиков.

В первые месяцы 44-го появились аналогичные отечественные мины «АМД-500» и «АМД-1000» общим весом пятьсот и тысяча килограммов соответственно. Они были приспособлены для подвески на «Бостонах», поэтому в каждый вылет мы брали на свои торпедные держатели по две «А-4» или близкие к ним по массе «пятисотки», сбрасывая их с высоты около пятисот метров. «Тысячную» же мину обычно возили только одну, бросая ее с высоты в полтора раза большей. Как-то раз я взлетел с двумя, правда, с неполной заправкой. Тяжеловато пришлось тогда моему «Бостону», но ничего, справился…

Как и якорная мина «АМГ-1», донная мина должна приводниться точно в определенном участке фарватера или гавани. Заляжет она глубже тридцати метров – не сработает взрыватель, упадет на мелководье – взорвется, уничтоженная прибором самоликвидации. А добиться точного попадания гораздо сложнее, ведь из-за наличия парашюта приходится принимать во внимание поправку на ветер, учесть которую в морских условиях не так-то просто.

Минные постановки подразделялись на демонстративные и скрытные. Демонстративные производились, как правило, днем с целью убедить противника в том, что минируется именно данный район. При этом использовались устаревшие «АМГ-1».

Скрытные выполнялись в основном ночью, небольшими группами или одиночными самолетами. При этом несколько экипажей наносили отвлекающие бомбовые удары по объектам, находящимся в том же районе, переключая на себя внимание всех средств ПВО. В то же самое время самолеты-миноносцы, подлетая на планировании с приглушенными моторами, сбрасывали мины в заданных координатах.

Ставились мины также и на ледовых фарватерах. «АМГ-1», падая с двухсот метров, свободно пробивала лед толщиной до 80 сантиметров. Если это не удавалось, срабатывал прибор самоуничтожения.

Практические результаты выявляли самолеты-разведчики, совершавшие контрольные полеты в районах минирования. Удалось обнаружить плавающие на поверхности бочки, коробки и другие предметы, значит, подорвался на наших минах корабль или транспорт. Но большая часть успехов подтверждалась, конечно же, агентурными данными.

В общем, назвать минную постановку простым делом никак нельзя. В авиации вообще не бывает легких заданий, особенно в морской. Просто каждое из них имеет свою специфику и требует определенных навыков.

То, что моей первой целью станут шхерные фарватеры в районе Хельсинки, я понял еще за день до вылета, когда получил для изучения увесистую пачку аэрофотоснимков, детально показывавших этот район. Особое внимание нужно было уделить расположению зенитных орудий, которые, несмотря на искусную маскировку, все же отчетливо просматривались на фоне окружающей местности. Сейчас я с огромной благодарностью вспоминаю отважных пилотов-разведчиков. Страшно подумать, сколько еще моих однополчан не вернулись бы с заданий, не будь в нашем распоряжении этих воистину бесценных фотографий…

Но тогда меня гораздо больше заботил совершенно другой вопрос – кто полетит со мной в качестве штурмана, ведь это место в моем экипаже так и оставалось вакантным. Иногда я даже побаивался, что из-за этого меня оставят на земле, но буквально за день до вылета Летуновский подошел ко мне вместе с адъютантом эскадрильи капитаном Смирновым.

– На первых порах полетаешь с ним, – сказал мне Петр, – а там посмотрим.

Услышав это, я немного смутился. Еще бы, ведь мне придется командовать человеком, старшим меня как по званию, так и по опыту. Но Смирнов, поняв мои колебания, подал мне руку и с улыбкой произнес:

– Не дрейфь, ты же командир экипажа.

На душе сразу стало спокойно, и мы, забыв о количестве звездочек на погонах, занялись проработкой будущего задания. К назначенному времени наш вновь созданный экипаж был полностью готов к вылету.

…Я не зря назвал свой экипаж вновь созданным. Так сложилось, что мой стрелок-радист, тот самый, с которым мы прибыли в полк, с первых же дней взял шефство над нашим эскадрильским двухэтажным домиком. Результат не замедлил сказаться, и вскоре наше жилище, и без того чистое и опрятное, заметно изменилось в лучшую сторону. Даже придирчивому старшине-«хохлу» из молотовской школы пилотов, безжалостно раздававшему наряды за малейшую найденную в самом отдаленном закутке пылинку, было бы не к чему придраться. Видя такое рвение, начальство предложило моему стрелку-радисту переквалифицироваться в «коменданты общежития летного состава», и он согласился.

Вместо него в моем экипаже появился Иван Двойнишников, грамотный и исполнительный ленинградский парень, пролетавший со мной до сентября 44-го, когда меня назначили на должность командира эскадрильи…

Получив последние указания командира эскадрильи, направляюсь к своему самолету. Поскольку выпустить наши молодые экипажи в ночной полет над совершенно незнакомой территорией означало обречь большинство из них на верную смерть, для первых боевых заданий было выбрано дневное время. Но назвать погодные условия идеальными нельзя. На небе – рваные облака, и солнце то ярко светит сквозь прорехи в них, то прячется на довольно продолжительное время. И это тоже играет нам на руку. Вражеские истребители в такую погоду особой активностью не отличаются, а если кто из них и сможет обнаружить цель, то еще совсем не ясно, сможет ли он успешно атаковать ее. Ведь в игре «кошки-мышки» в облаках наши шансы оторваться от противника гораздо выше.

– Товарищ командир, – докладывает техник самолета Иван Пичугин, – самолет к вылету готов.

Техник самолета Иван Пичугин

Но, несмотря на уставные форму и содержание этих слов, в его голосе больше слышится отеческая забота о своем питомце, чем стандартное обращение подчиненного. И неудивительно, ведь Иван, будучи лет на десять старше, является одним из самых опытных техников полка. До войны работал в Ейском училище морской авиации, где всегда был на хорошем счету. Потом попал в 1-й Гвардейский.